Амин прибавил шаг.
Шатер вырос так же внезапно – гротескно неуместный среди узорчатых зданий-теней. Амин остановился у порога, пропуская старуху. Та окинула его невидящим взглядом и громко хмыкнула.
«Пир», точно нетронутый, ждал Амина, все такой же гадкий.
– Ешь! – приказала старуха, толкая юноше блюдо с пальцами. – Быстрее!
Шатер задрожал, яркий свет прошил полог.
Амин, не размышляя, схватил палец, содрогнулся и, чувствуя, как все его существо протестует – а больше всего – живот, запихнул его в рот, за щеку. И запоздало позвал:
– Гувейда!
Девочка завозилась у него на руках, тихо застонала.
Шатер вздрогнул, сияние заполнило его весь. Закрывая глаза, Амин увидел, как старуха грузно поднялась навстречу нестерпимому серебристому свету, услышал, как испуганно вскрикнула Гувейда…
И снова заблудился среди клочьев тумана.
Проснулся Амин от боли и от боли же потерял сознание. Перед глазами вспыхивали белые пятна, рот был полон крови, юноша захлебывался ею, проваливаясь то в сон, то в явь. Горело все – раскаленный жгут проходился по спине, раз за разом, ужасно и безумно знакомо. Но тогда это было всего-то раз пять, а сейчас… Сейчас Амин не мог и считать, но прекрасно понимал – куда больше пяти. И что будет потом – понимал тоже.
Шок от холодной воды заставил взбодриться – только лишь чтобы в полузабытьи увидеть знакомые лица бедуинов. Сейчас – злые. Лицо Бакра, наклоняющегося за камнем…
Да, камни тоже были. В очередной раз теряя сознание, Амин успел подумать, что стараниями рассерженных хозяев так долго не протянет. Ха, а мальчишка говорил что-то про пещеру…
Потом было солнце – яростно-жгучее. Надсадное жужжание у уха. И знакомый скрипучий голос:
– Ты получил, что хотел. Я исполнил твое желание.
Амин с трудом разлепил глаза. Открыл пересохший рот, силясь вдохнуть.
– Жалкое зрелище, – проскрипел Валид, сидящий на валуне неподалеку у стены, к которой был прикован Амин. – Человек – такое жалкое зрелище. Даже лучшие из вас неизменно жалки. Глупые, уродливые и жалкие… Я ненавижу вас. Весь ваш гнилой род. До последней косточки, до последней мыслишки, последней сути вашей жадной натуры ненавижу… Почему ты решил, что можешь управлять мной, смертный? – покосившись на юношу, поинтересовался мальчик.
Амин закрыл глаза, щекой прислоняясь к стене, пытаясь найти в ней желанную прохладу.
– Дружба. Помощь. Просьба, – выплюнул мальчик. – Всего лишь очередная клетка. Да, кстати, если тебе интересно, я выполнил и другое обещание. Я отвел Гувейду, оставил ее у караванщиков. Девочка полубезумна, но скоро отойдет. Она не будет помнить себя, ничего не будет помнить. Ничего, кроме имени. Но любой бедуин увидит на ней печать бывшей «защитницы». Так что сомневаюсь, что ей удастся протянуть долго. Хотя… не спорю, ты дал ей шанс. Но… – Мальчик вскочил, подошел ближе. Потянулся и вдохнул Амину в ухо: – Ты же думал, я спасу тебя, да? Да, конечно, иначе зачем тебе рисковать жизнью ради какой-то девчонки? Решил сделать меня своим рабом, прикрывшись дружбой… взаимопомощью? Думал, я не пойму? О, да, это же то «человеческое»… ты прав, Амин. Это то. Человеческое. Все вы на привязи друг у друга. И я не прощу тебе, что ты хотел привязать и меня. Меня никто не может поймать. Никто.
