– Вот бы там побывать и посмотреть на все эти диковины.
А пока мой товарищ грозился завтра показать местные достопримечательности: как в Московской Татарии празднуют Рождество.
Востроглазая Настюха, уже битый час сидевшая подле оконца и разглядывающая небо, вдруг радостно залепетала:
– Ой, звездочка зажглась. Боженька родился.
Все тут же бросились к окнам и убедились, что на самом деле на еще сером небосклоне на севере появилась бледная точка.
– Полярная звезда, – с важным видом пояснил я.
Старуха злобно зыркнула на меня и прошипела:
– Звезда волхвов. Она приведет их к яслям, где лежит Сын Божий.
Я не стал возражать. Уж больно хотелось есть.
Все вдруг неожиданно пришло в движение. Слуги и тетки забегали из горницы на кухню и обратно, вынося оттуда благоухающие кастрюли, сковородки, чаны, казанки. Через считанные мгновения стол был накрыт, и все домочадцы, как солдаты на плацу, выстроились вокруг него.
Слово взяла бабка Пелагия, как старшая. Она прошепелявила незнакомую мне молитву на тарабарском языке. Потом все начали креститься. Я перекрестился тоже. Вдруг страшной силы удар обрушился на мои руки и грудь. Я поднял глаза и увидел, как старая ведьма опускает свою корявую клюку:
– Бог ничего щепотью не давал. Двумя перстами крестятся. Антихристово отродье!
На помощь пришел Иван.
– Бабуля, не ругайся. Его так воспитали, в такой вере. В чем его вина? Праздник сегодня, грех ругаться.
Последние слова юноши возымели на старуху влияние, и она, опираясь на клюку, похромала к своему стулу.
– Только посадите этого отступника за дальний стол, с дворовыми людьми. Неча ему тут мне глаза мозолить.
– И ты посмел после всего этого появиться мне на глаза!
– Марина Кирилловна кричала так, что ее благородное, холеное лицо пошло красными пятнами. – Ты хоть представляешь, сколько стоило нам с отцом твое поступление в этот институт?! Ведь туда берут только детей дипломатов, министров и олигархов. Чего молчишь, когда тебя мать спрашивает?
Алексей, высокий, накачанный здоровяк восемнадцати лет от роду, стоял, переминаясь с ноги на ногу.
Андрей Александрович специально оставил его с матерью наедине, ибо уже высказал свое негодование по поводу очередной сыновьей блажи – ухода из МГИМО – еще в Москве. А сейчас домработница Клава, до поступления на службу в их дом работавшая медсестрой в Грозненской городской больнице, меняла повязку на ране, которая за время перелета сильно пропиталась сукровицей и плохо пахла.
