Я все понимаю: у него жар и он плохо себя чувствует, но…
Потом он пошел спать, я велела ему оставить дверь в спальню открытой, подложила в камин толстых дров, чтобы горели всю ночь, и пошла наверх к себе. Постель оказалась неожиданно холодной – не как зимой, но все равно неприятной.
Удивительно, но гимны, которые я играла, расстроили меня: пробудили тоску по дому. Они напомнили мне о воскресной школе. В обычную школу нас возил автобус вместе с другими детьми, но в воскресную мы ездили на машине с мамой и папой, парадно одетые, и это всегда было праздником. Я так много помню о ней. Я начала ходить в нее с двух лет, она стала моими яслями и детским садом, там я учила буквы по «Библейской азбуке».
На первой странице было «А – значит Адам», и стоял Адам рядом с яблоней, одетый в длинную белую мантию, – что, конечно, противоречило Библии, но книжка-то детская. Дальше шли «B – значит Бенджамин», «C – значит Кристиан» и так далее. На последней странице было «Z – значит Захария», и, поскольку я знала, что Адам был первым человеком, то долгое время думала, что Захария будет последним. Я выучила все буквы из этой книги и к школе уже немного умела читать.
От воспоминаний о воскресной школе и неожиданного раздражения мистера Лумиса мне захотелось снова оказаться в пещере – там как-то уютнее. В итоге я решила идти спать туда (там остались одеяла и все остальное) и вернуться настолько рано, чтобы мистер Лумис не понял, что я была не дома. Однако, проходя мимо его спальни, я услышала крик, потом еще один. В его голосе мне почудилась тревога, я подумала, нужна помощь, и подошла поближе к двери. Ему снился кошмар – он то издавал отрывистые выкрики, иногда полные гнева, то затихал, словно слушая ответ. Я поняла, что слышу только половину разговора. Не все удавалось разобрать, но было ясно, что он говорит с Эдвардом.
– Ответственный… Ответственный за что?
Пауза.
– Больше нет, Эдвард! Теперь это ничего не значит.
Снова пауза.
– И какой в этом толк? Мы знаем, что они мертвы. У них не было шансов. Ну почему ты не можешь этого понять? Мэри мертва. Билли мертв. Ты им не поможешь.
Разговор продолжался, но его голос постепенно ослабевал, в итоге дойдя до бормотания, которого я совсем не могла разобрать.
Потом он закричал снова, очень настойчиво:
– Убирайся! Предупреждаю тебя, руки прочь от…
Последнее слово я не поняла. А он издал жуткий стон, полный такой боли, что я подумала, его ранило.
И снова тишина.
