Остальные приготовления Шарлотта пыталась взять на себя, насколько было в ее силах. Привычная для домашних стряпня Тэбби зиждилась на рьяной убежденности, что продукты нужно хорошенько проваривать, а потому Шарлотта невзначай намекнула, что не всех приводит в восторг клейкая картошка и овощи, прокипяченные до киселя. Тэбби, пожав плечами, заявила:
— Хотите нажить колики — дело ваше.
Что касается Брэнуэлла, то Шарлотта знала, что брат будет из кожи вон лезть, лишь бы Элен у них понравилось, и, скорее всего, единственной проблемой будет его утихомирить.
Однако ей необходимо было знать, как Эмили и Энн отнесутся к… А и правда, к кому? Посетительнице? Непрошеной гостье? Захватчице? Это почти, если не быть предельно точным, вопрос восклицания в сердцах: «Знаешь, я не люблю Элен так, как тебя!» Конечно, не так. Вероятно, думала Шарлотта, нет в мире разновидности любви, которая бы походила на ту, что связывает их. Как будто они выросли вместе на безлюдном острове, зная, в каком месте лагуны ожидать нападения крокодилов, и питаясь заморскими плодами на блюдах из пальмовых листьев.
Но любовь, будучи живой сущностью, не стоит на месте. Пока Шарлотта делала вылазку в мир, а Брэнуэлл, облачаясь в мантию возмужалости, посвящал время своим отдельным занятиям, Эмили и Энн еще больше сблизились. Это проявлялось даже внешне: одна рука проскальзывает под другую почти неосознанно; если одна садится на софу у окна, автоматически оставляется место для другой. Привычки, обычно свойственные близнецам, — и в то же время Эмили и Энн оставались очень обособленными, очень разными.
Раньше Брэнуэлл подшучивал над миниатюрностью Энн: накрывал ее макушку руками и оглашал комнату растерянным криком: «Но где же Энн?» Она по-прежнему была маленькой. И тихой — но не тягостно, думала Шарлотта: это была молчаливость наблюдателя, а не человека, вынашивающего мрачную мысль. Как-то раз, убирая на кухне, Тэбби забрала оттуда вазу нарциссов и переставила на каминную полку, и Энн, писавшая что-то за обеденным столом, подняла голову, встала, вышла в коридор и вернулась с опавшим бутоном в руках.
— Я знала, что раньше их было одиннадцать, — сказала она в ответ на взгляд Шарлотты.
— Ты считала?
— Нет, просто заметила.
У нее была легкая, сдержанная, очаровательная улыбка, молочная кожа и густые волосы цвета красного золота, как у Брэнуэлла, только со вкусом подправленные. Некоторых людей, размышляла Шарлотта, можно представить только такими, какие они в данный момент: они — гусеницы, их будущее «я» кроется за непредсказуемыми превращениями. Но в Энн видна была женщина, которой она станет: жена и мать, нежно и внимательно заботящаяся о детях с золотисто-каштановыми волосами и чистой кожей. Или же — и это более вероятно в нашем мире «женщин временного использования» — зависимая и горячо любимая тетушка, уносящая свою миловидность, окутанную запахом лаванды и шуршащими юбками, в безукоризненный средний возраст.
