Тэбби обнаружила, что с тех пор, как она поступила на работу в пасторат, множество людей стало искать встречи с ней, когда бы она ни спускалась в поселок навестить племянника. Люди выныривали из проулков, выглядывали из погребов, желая знать: что происходит?
— Как тут не любопытствовать, сами понимаете. Что с ними такое? Почему они людей сторонятся? Даже когда встречаешь священника, кажется, что он не с тобой, а витает где-то в облаках. А мисс Брэнуэлл, поговаривают, вообще… немного того, мегера. Это правда? А дети, как ни посмотришь, все в Китли за книжками шагают. Люди думают, что они слишком много учатся; как маленькие грибочки в банке, засели там…
— Люди говорят много такого, о чем понятия не имеют, — отрезает Тэбби, которая пытается не поддаваться на провокации, но иногда добрые чувства к хозяевам не позволяют ей молчать.
— Эти дети постоянно гуляют по вересковым пустошам — гораздо дальше, чем могу я со своими ногами.
— Они почти ни с кем не общаются, верно? Так ведь пастор хочет держать их дома, под крылышком, после того, что случилось в школе. А слово пастора — закон, как я слышал. Говорят, он всегда добивается своего и лучше ему не перечить. Просто становится любопытно, что же происходит?
А что Тэбби? Тэбби держит язык за зубами. Сама она никогда не училась и понятия не имеет, много ли следует этим заниматься ее детям (именно так, вовсе не сентиментально, она думает о них). Они умные, это она знает. Они быстро усваивают уроки, и хозяин выслушивает их, когда возвращается домой; но помимо этого они вечно играют роли, декламируют или пишут что-нибудь. Даже за кухонным столом, когда они — то есть девочки, не Брэнуэлл — должны помогать по хозяйству. Выдумывают, притворяются… Впрочем, все дети так делают. Только ее дети делают это постоянно. «Ах, Тэбби, мы не можем ложиться спать сейчас, мы как раз закладываем новый город». Тэбби не понимает, в чем тут дело, — и в то же время, на другом уровне, прекрасно понимает. Необходимо иметь что-то отдельное от мира. Однажды вечером, штопая одежду у кухонного огня, она заметила тайное собрание юных макушек. Глядя на шепчущихся заговорщиков, она вспомнила о своем дедушке и пегой лошади. Дед торговал лошадьми, и в детстве Тэбби считала эту кобылку самой красивой, — но как же он ее бранил! Ее нельзя было провести мимо освещенного окна: полоска света, проходящая по земле, пугала лошадь, словно там была вода или провал. «Чертова, чертова дуреха», — сердился дед. Но Тэбби считала кобылку умной и особенной как раз из-за этой причуды и какое-то время сама любила перепрыгивать через лужицы света. Потому что иначе нам ничего не остается, кроме серых булыжников.
