, за исключением, быть может, способности верить в собственную ложь.
Директриса школы, несколько взволнованная, встречает его у входа. Мистер Уилсон приезжает часто, но не всегда предупреждает об этом заранее. И это, возможно, естественно, ибо он живет поблизости, но, скорее всего, ему просто не хочется пускать дела на самотек. Школа для дочерей священников — дитя преподобного Кэруса Уилсона, а к детям он испытывает трепетные чувства.
Школа открылась всего пару месяцев назад, и потому неизбежно возникают болезни роста, о которых директриса, явно нервничая, сообщает мистеру Уилсону, когда тот милостиво соглашается выпить чаю у нее в кабинете. Он очень внимателен; и все же, пока он слушает, выкатив большие глаза, похожие на полуочищенные вареные яйца, немигающие, не испускающие ни капли света, то самое ощущение набитого театрального костюма даже директрису, несмотря на все уважение к собеседнику, заставляет побаиваться, что по окончании рассказа мистер Уилсон вместо ответа либо рухнет подобно какому-нибудь Гаю, либо лопнет, как воздушный шар.
Однако мистер Уилсон поднимается, зычным голосом проповедника уверяет ее, что всем затронутым проблемам будет уделено должное внимание, и начинает обход школы. Ее спроектировали, построили и открыли с невероятной скоростью — даже, быть может, с поспешностью; но преподобный Кэрус Уилсон относится к неутомимым, решительным натурам, привыкшим действовать, и у него свое видение. В поле этого видения попала вереница каменных коттеджей и старая водяная мельница для производства деревянных катушек. Мистер Уилсон часто наблюдал эти строения, проезжая по огражденной шипами дороге, когда направлялся на проповеди и собрания библейского общества в Лидсе, так что теперь перед нами свершившаяся трансформация. Приходило ли ему в голову, что сделанный выбор не идеален — ведь это изолированный, незащищенный уголок, а само здание тяжело отапливать, — трудно сказать. Лабиринт его мыслей нелегко нанести на карту.
По всей вероятности, все началось с жуткой убежденности, что в мире почти все неправильно; что все легкомысленно ходят по тонкому льду, весело болтают, не обращая внимания на пронзительный треск. Мистер Уилсон различал этот звук с раннего детства. Он расслышал его еще до того, как течение Французской революции начало настораживать людей, заставляя смотреть себе под ноги. В те дни в обществе был принят размашистый, сочный, ироничный тон, ужасный в своей привлекательности. Старый знакомый отца заехал в гости по пути в Шотландию, где намеревался заняться охотой и стрельбой. За бутылкой портвейна он говорил о священном — и слова его оставались лежать подобно расщепленной скорлупе грецких орехов, устилавшей стол.
