В августе 1759 года русско-австрийские войска нанесли под Кунерсдорфом страшное поражение армии Фридриха. После этой битвы Фридрих в отчаянии искал смерти, считая, что дело его безнадежно проиграно. «Ужели для меня не найдется ядра!» — вскричал он. Потеря 25 тысяч солдат и 172 пушек ставила его поистине в безвыходное положение, но бесталанность союзного командования и на этот раз спасла его. Естественно было ожидать, что победители займут прусскую столицу, дорога в которую была открыта. Фридрих и сам так думал; он отдал приказ эвакуировать из Берлина архивы и вывезти королевскую семью. Но Салтыков, ссылаясь на продовольственные затруднения, приказал отступать. Он руководился при этом соображениями отнюдь не военного порядка: всем было известно пристрастие наследника престола, Петра III, к прусскому королю. Чем старше становилась Елизавета, тем большее значение приобретала при дворе партия наследника. Представители этой партии развивали тот взгляд, что полное ослабление Пруссии противоречит русским интересам, так как оно непомерно усилит Австрию. Они прилагали всяческие усилия ж тому, чтобы ограничивать действия русских войск, и отказ от использования Кунерсдорфской победы был прямым результатом этих стараний.
Битва при Кунерсдорфе была первой, при которой присутствовал Суворов; однако непосредственного участия он в ней не принимал.
В это время он состоял в корпусе князя Волконского, но часто бывал допускаем к Фермору, на которого произвел благоприятное впечатление и, которого сам высоко ценил. О Ферморе он навсегда сохранил хорошую память. «У меня были два отца, — выразился он однажды, — Суворов и Фермор». Зная отрицательное отношение Фермора к некоторым генералам, Суворов позволял себе резко критиковать распоряжения высшего командования. Когда выяснилось, что русская армия после победы не продвигается вперед и даже не преследует бегущего неприятеля, он с удивлением и горечью открыто заявил Фермору:
— На месте главнокомандующего, я бы сейчас пошел на Берлин.
Делая это смелое, характерное для него заявление, Суворов, понятно, не учитывал придворных интриг, влиявших на образ действий Салтыкова.
В конце 1759 года пришел новый приказ: Суворов назначался «к правлению обер-кригскомиссарской должности». Но ему уже было невтерпеж. Хозяйственные должности опостылели ему — он рвался к боевой деятельности. Суворов обратился к отцу с просьбой, столь настойчивой, что тот, уступая ей, возбудил ходатайство о переводе сына в полевые войска — «так как по молодым летам желание и ревность имеет еще далее в воинских операциях практиковаться». Ответ пришел незамедлительно: Суворов был оставлен в действующей армии с назначением «генеральным и дивизионным дежурным» при Ферморе.
