Урлак наблюдает. Пускай.
Стол низкий до того, что сидеть за ним не получается, а если прилечь — так не получается есть. По пальцам течет горячий жир, который приходится слизывать, иначе они будут скользить на рукояти…
— Не переусердствуй, — наконец, соизволил заговорить Урлак. — Это не жадность, просто наша еда может оказаться слишком непривычной.
Пожалуй, он был прав. Самой бы следовало подумать. Да и драться с набитым животом плохо.
— Некоторые полагают, что вы питаетесь сугубо нектаром. Или — как там? — дерев плодами, неоскорбленными землею.
— Ошибаются. — Разливающаяся по телу сытость на некоторое время примирила Элью и с Урлаком, и с жизнью вообще. Определенно, она становится похожа на икке: только и надо, что пожрать да поспать.
— Я рад, что ты все-таки решилась заговорить. Это во многом облегчит задачу. Вина? Белое валесское, розовое из Шади, красное… Пожалуй, красное. — Он наполнил кубок.
Вино темное, в черноту и сладкое до омерзения, но Урлак приказал:
— Пей. Привыкай. Он любит именно этот сорт.
Винная патока склеила горло. Урлак же, щелкнув нефритовыми косточками четок, продолжил допрос:
— Ты можешь творить волшебство склан?
— Нет.
— Совсем?
— Совсем.
— Жаль. Но мы это немножко проверим. Потом. Умеешь танцевать?
— Что?
— Танец. Движение под музыку.
— Нет.
Вино пробудило наглость, и Элья, уже не стесняясь, разглядывала человека. Посажный богат. О том говорит и халат его — кажется, правильно говорить кемзал — из плотной парчи с оторочкой из собольего меха; и широкий пояс, украшенный золотыми бляхами. С пояса на коротких ремешках свисают короткая толстая плеть да деревянный пенальчик с наличниками тонкой чеканки. Вряд ли что-то боевое, скорее, коробка для перьев. На руках князя перстни, на плечах цепь с желтыми топазами. А вот подвеска на ней простая — круг, разделенный пополам. Серебряная кайма, белая эмаль и черная эмаль: внизу тоже чтят Всевидящего, пусть и по-своему.
— А играть музыку можешь? Кеманча? Риг? Сагаты? Селембина?
Снова нет. Во-первых, Элья понятия не имела, что такое кеманча да и все остальное. Во-вторых, музыка — для дьен.
— Тогда чтение? Мне доводилось слышать, что бывают женщины-чтецы.
Что ему вообще нужно? Да, Элья умеет читать — а кто не умеет? — но она не чтец. Она — фейхт, воин. Была.
— Воин? — переспросил Урлак. Повозился с поясом и толкнул через весь стол пенальчик.
Внутри оказались не перья, но разнообразнейшие стила. Элья перебрала несколько, выбрала одно, уперла в столешницу, надавила, стараясь почувствовать прогиб. Неплохо. В полторы пяди длинной, удобно лежит в ладони, а голубоватый оттенок шепчет об измененной стали. Элья показала стило Урлаку.
