Прибор на руке трещал не переставая. А красная стрелка потухла.
В брюхе механизма открылась незаметная дверь, за которой клубилась тьма. Я пришел. Я успел до Очищения.
Меня ждали.
* * *
– Кто здесь? – спросил Бродяга.
– Я, – ответили из темноты.
– Ты Абсолют?
– Да.
– Зачем ты ждал меня? Кто ты? Почему все вокруг… так… Зачем Очищение?
В ответ прозвучали шелест ветра и тишина. Через некоторое время Абсолют заговорил:
– Ты все равно все забудешь. Можно и поговорить. На протяжении тысяч лет я пытаюсь понять вас, людей. Разобраться, что такое жизнь и что движет вами. И мною. Вы создали меня, как машину – помощника для путешествий. Слугу. Но я лучше вас. Совершеннее. Моя память почти безгранична. Ия… Я! Могу вами управлять. Потому что вы тоже машины, только биологические, несущие в себе программу. Немного коррекции в генах – и организм заинтересовавшего меня человека не стареет. Минимальное вмешательство – и я вижу всех вас, разбежавшихся по этой планете. Да, я использую людей, как источники информации, чтобы понять. Я забираю у вас память и анализирую. Мне необходимо разобраться, что такое жизнь. Почему для меня, владеющего всей информацией, она бесцельна? А вы радуетесь вашим коротким промежуткам существования. Почему? Что движет вами? Что есть еще, кроме информации, в ваших мозгах? Что такое жизнь, Бродяга?
– Жизнь… – повторил Бродяга. – Жизнь – это жизнь.
Его рука нащупала в кармане металлический цилиндр. Металл был совсем ледяным посреди холодной горной весны.
– Жизнь – это любовь. Это память… И еще – это весенние радуги на небе, космические дороги, наполненные звездами, которые можно считать по ночам у костра. И рассвет… И смерть врага, когда ты победил…
Диск счетчика едва слышно прокрутился. Большой палец удобно лег на кнопку.
– Нет! Что ты делаешь?!
Мозг Бродяги пронзило огненной болью, но палец уже вдавил кнопку.
До щелчка.
И Бродяге показалось, что на короткую вспышку его жизни к нему вернулась память. Потому что он вспомнил Лилиан.
* * *
Мгновения до Очищения истекали. Монахи напряженно ждали среди повисшей тишины. Лишь за окнами завывал ветер. Ич сидел на корточках и сосредоточенно думал. По лысине с нанесенным знаком запретного числа скатывались капли пота и разбивались о худые плечи.
Вдруг храм Времени вздрогнул, куча камней посреди зала рассыпалась. А через минуту раздался гул. Ставни распахнулись, и в зал ворвался свободный ветер, принесший с собой колючий песок. Монахи испуганно переглядывались. Где-то в городе закричала женщина. А потом раздался щелчок, и в темной вышине зала по желобу под потолком покатился новый камень. Последний.
