Точно не помню, сколько было необходимо, но помню совершенно отчетливо, что как объяснил нам таможенник: «Ни в одном правиле, условии, поправке, положении, приложении к поправке, ни в одном международном документе о пересечении границы, соглашении, постановлении ООН и вообще нигде не фигурировала сумма в пятнадцать долларов». Нигде не было написано, что с пятнадцатью долларами на четверых музыканты из Питера, могут пересекать границу Германии по французской визе, особенно учитывая то обстоятельство, что ни до какой Франции билетов у них нет, а есть только до Берлина. Таким образом, мы были хладнокровно высажены из поезда где-то в Польше.
Возвращаться на Родину, в данной ситуации, было неприемлемо по двум причинам: во-первых, русские не сдаются, во-вторых, первого достаточно.
Возможно, поэтому невнятно пробормоченное предположение басиста Аркаши, что где-то поблизости находится автомобильная таможня, было воспринято нами как сигнал к действию.
Мы пересекли границу пешком. По счастливому стечению обстоятельств на автомобильной таможне о нашей платежеспособности не поинтересовались, и, следуя по стопам наших дедов, мы перешли мост через Одер, но с той только разницей, что в наших руках были не автоматы, а музыкальные инструменты. Добравшись с горем пополам до вокзальной площади Берлина, мы незамедлительно бросили на землю раскрытый кейс.
Первое уличное выступление нам принесло сытный ужин и билеты до Нюрнберга, где предположительно нас должны были встретить друзья.
Немного заработав в течение пары недель, Аркаша, заняв у нас в долг, приобрел себе подержанный «Пассат», и мы двинулись путешествовать по Европе.
Я смотрел из окна автомобиля, как проносятся мимо названия населенных пунктов, километры, аккуратно слаженные домики, подстриженные газоны, чистые машины, улыбающиеся люди.
Улыбающиеся не от того, что им сегодня не нахамили, а улыбающиеся, потому что они просто так привыкли – улыбаться.
В те времена было сложно получить иностранную визу, но чувства эйфории от того, что я за границей, не было. Напротив, было ощущение какого-то внутреннего душевного комфорта и успокоения.
Даже если у местных жителей улыбчивость – это всего лишь маска, думал я, то уж лучше такая маска, чем маска «урки», которую нужно надевать, прежде чем войдешь в чужой район родного города. А ее в моей юности нужно было надевать, чтобы сойти за «своего», потому что этим «своим» было не объяснить…
Ничего не объяснить. А если уж ты сказал, что ты музыкант, то тебе обязательно рано или поздно, сунули бы в руки гитару и попросили бы исполнить песню про то, как: я сидел на зоне, насадил на пику фрайера, что некая сука привела хвост, что эти купола в натуре, что доля моя воровская, что голуби летят именно над нашей зоной, что кентуха откинулся осенью, что «зеленый прокурор» – это весна, что Магадан – это волшебный сон, что женский половой орган – это «лохматый сейф». И от этого текста публика ввергалась в состояние крайней экзальтации.
