Ну, спать пора. До завтра.
ТОСЯ
Назавтра меня будит грубый окрик:
– Смотрите на нее, дрыхнет, старая трелевочная лошадь. – Это Тоська, она у нас не выбирает выражений. Обитательниц женского общежития окрестила «старыми вешалками» и «девушками не первой свежести», ее и в профком, и на женсовет таскали «за оскорбление советской женщины– труженицы» – бесполезно. – Марш за хлебом, разоспалась. Суп есть не с чем.
– Ты чего, с левой ноги встала? Ей же ехать сегодня, – это вступилась за меня Ляля.
– За нее теперь муж побегает.
Тося отворачивается и, низко наклонив голову и шумно дыша носом, начинает чертить кальку. Она плачет.
Знаете, с Тосиной красотой жить в женском общежитии девять лет – рядом с кафе «Счастливая встреча», откуда каждую пятницу несутся крики «горько»… Тот поймет, кто услышит Тосино выстраданное: «Да когда же кончатся эти проклятые белые ночи?!» Нас вон, некрасавиц, замуж потихоньку поразбирали. А красавица Тося – как злой силой завороженная.
Утешать Тосю – только злить ее. Поэтому Ляля, сделав вид, что ничего не произошло, уходит за хлебом. А я встаю – доваривать Лялин суп. Одеваюсь тихо, как мышь. Мы слишком хорошо знаем Тосю в эти минуты затишья. По-видимому, я издаю шорох – Тося взрывается. Швыряет кальку и тащит меня к зеркалу:
– Смотри, не отворачивайся! И на меня посмотри. Ну, просто на полмизинца никакого сравнения! – Я отбрыкиваюсь, барахтаюсь, верчусь вьюном. Кому доставит удовольствие лицезреть в зеркале писаную красавицу, прекрасную даже в гневе, и рядом – себя?
Тося отталкивает меня:
– И у меня – никого! А эта не успела Серегу отшить – новый мужик на горизонте замаячил. А у меня – никого! Где на свете справедливость?
Она кричит ужасные слова:
– Ненавижу! Ненавижу сладкие фильмашки, где показывают, как жених ухаживает за невестой. Ой, держите меня, не могу, – Тося хохочет, прямо-таки покатывается с хохота, у меня мороз по коже идет от ее смеха. – Только не надо, а то не видела, как нынче бабы первыми прыгают в постель. А дуры вроде меня до пенсии ждут большой и чистой любви!
– Скажи, ты-то умеешь любить? – она снова принимается трясти меня. – Эх ты, серятина, курица! Таких клух и берут замуж. Мужик – трус. Его любишь яростно, в муке всю себя отдаешь, до донышка, досуха. А он трусит. Потом еще прихвастнет, какая у него любовница умница, красавица, бесподобная! Ну, где это видно: на бесподобных жениться? Женятся на удобных, надежных, спокойных. Главное, на удобных. Чтобы как скважина для ключа подходила. Пусть сырая и холодная, как кусок мяса, пусть недалекая и серая… Вот как ты! Холодная скважина для ключа! – кричит она мне в лицо.
