В первый день я не поняла, что именно его привлекло в моей персоне. Надо отдать должное моей выдержке, я не поняла этого и на следующий день. Даже через неделю было не вполне ясно, на каком основании я получаю зарплату и листаю журналы, сидя на офисном диване. Я была уверенна, что вскоре это позорно закончится, но Вега имел другое мнение.
Мой первый курс в Белгосуниверситете подходил к концу. Семинары по физиологии для студентов-философов были познавательным развлечением. В кабинете за шкафом стоял прибор, измеряющий активность головного мозга, темная будка с кушеткой. Почти больничная палата.
— Кто хочет быть подопытным? — спросил преподаватель.
Я среагировала раньше и легла на кушетку с проводами на голове. Однокурсники столпились над аппаратом. Пауза затянулась, задним чутьем я поняла: что-то не так… Преподаватель проверил аппарат, пощупал провода, голову пощупал и даже подушечку под головой. Техника была в порядке, подопытная студентка тоже подозрений не вызывала, но что-то произошло. Вероятно, теоретическое объяснение процесса противоречило лабораторному опыту.
— Можно, я покажу вас своим студентам? — спросил преподаватель. — Это такая редкая аномалия!..
— Можно, — отвечаю, — только объясните, в чем дело?
— У вас ненормально асимметрично работают полушария.
— В чем же это может проявиться на практике?
— Анекдоты до вас доходят на секунду раньше, чем надо, — пошутил он.
Все засмеялись, а до меня не дошло. Действительно, на анекдоты я реагирую первая, и успеваю подумать, прилично ли хохотать, если рассказчик еще не закончил? Сначала я ждала приглашения. Потом сдала зачет и забыла, но перед сессией мне передали просьбу зайти…
Аудитории опустели, солнце просвечивало насквозь университетские корпуса. За столом сидел незнакомый мужчина, держа в руке рулон бумаги, должно быть, с моими аномальными синусоидами, и ни души. В его внешности я признала как минимум доцента, даже заподозрила профессора, но пустота кабинета смущала и настораживала.
— Присядь, — сказал незнакомец.
Он помолчал, постучал по столу рулоном, поглядел на портрет Павлова, прибитый над дверью. По всему видать, искал деликатный подход. «Сейчас окажется, что он врач, — решила я. — Сейчас он скажет, что с моим диагнозом долго не живут, и попросит завещать мозг в пользу науки».
— У тебя есть родители? — спросил он, и у меня похолодело сердце.
— Есть. А что?
— Младшие братья и сестры…
— Есть.
— Они живут далеко?
— Далеко. Неужели так все плохо?
