И наконец, самое главное: гунны, как и азиатские хунны, не были молодым народом. Их история последовательно прослеживается от великих реформ их вождя Модэ, захватившего власть путем отцеубийства в 209 г. до н. э.
Обратимся к сравнительному методу: хуннская держава просуществовала от момента основания – 209 г. до н. э. – до момента смещения – 48 г. н. э. – 257 лет. Франция возникла на обломках Каролингской империи в 843 г. 1100 год (843 плюс 257) – эпоха самого мрачного феодализма; хунны за тот же срок сделали для культуры больше, чем французы [66].
Родовая держава Хунну – не единственный случай в мировой истории, когда доклассовое общество создает мощную организацию. Военные предприятия широкого размаха немыслимы без координации сил, а мы знаем о грандиозных походах, совершенных кельтами в I тыс. до н. э., арийском завоевании Индии во II тыс. до н. э., об образовании державы нагуа в Анауаке в XI в. еще до того, как у них возник институт патриархального рабства [121, с. 130–136], и, наконец, о державе амазулу в Южной Африке в XIX в., а также об очень на нее похожем древнетюркском этносе [73] и даже о дочингисовских монголах в XII в. [80].
Взрыв этногенеза в VI в. н.э
Аналогичными по характеру и результатам были события VII в. в Центральной Аравии. Вокруг пророка Мухаммеда возникла община воинственных последователей, сломившая былые родо-племенные отношения и создавшая новый стереотип поведения. Разрозненные племена бедуинов и йеменцев даже приняли новый этноним – арабы. А у соседних в то время народов – персов, сирийцев и египтян – подобного подъема активности не было.
На той же широте, в долине Инда, в то же время сложился новый народ – раджпуты[30], потомки смешавшихся местных и пришлых этнических элементов. Раджпуты сокрушили наследников деспотии Гупта (после того как пресеклась династия), буддийскую общину [222, р. 125] и всех, кто поддержал старые порядки [112, с. 76–83]. На развалинах они создали индуистскую теократию и систему мелких княжеств, крайне децентрализованную и только потому не сумевшую дать отпор мусульманскому вторжению, нарушившему прямолинейность инерции этногенеза. Но ведь для нас важен не политический успех изучаемой системы, а наличие этногенетического признака – способности к сверхнапряжениям, которая присутствовала у раджпутов в огромной мере. В известном смысле она-то и определила их поражения в IX в., ибо каждый князек бросался в бой с мусульманами в одиночку и погибал, но не соглашался признать главенство своего соседа. Для активной внешней политики этноса оказывается самым выгодным не высшая, а средняя степень распространения способности к сверхнапряжениям, потому что при ней возможна консолидация сил и координация действий. При дальнейшем ослаблении напряжения в этническом коллективе становится легким управление, но понижается сила сопротивления внешним воздействиям. Так, потомков воинственных ариев – бенгальских индусов англичане не вербовали в свои колониальные войска, ибо те были слишком послушны для того, чтобы быть боеспособными солдатами. Не поддержка тех или иных общественных групп позволила Ост-Индской компании овладеть Индией, а пассивность наиболее многочисленных индийских этносов связала руки тем энергичным раджам и султанам, которые хотели уберечь страну от порабощения. Впрочем, мусульманские завоевания после XI в. проходили точно так же. Видимо, причиной бед Индии были сами индусы.
