Стоя на одном месте, я очень быстро закоченел и решил потихоньку двигаться по направлению к черным осколкам скал, торчавшим из-под снега метрах в двухстах от меня. Песня доносилась, кажется, оттуда. Вновь в разрыве облаков заблестело солнце, вмиг превратив все вокруг в сверкающее ослепительное зеркало и заставив меня поспешно надеть темные очки. И опять, как и в прошлый раз, в короткий миг затишья послышались совсем рядом удивительные флейтовые переливы. На этот раз я был начеку и почти сразу обнаружил певца. Признаться, сначала я не поверил своим глазам: это был самец краснобрюхой горихвостки! В бинокль было отчетливо видно, как он, перепорхнув метров на пять поближе, вновь пропел свою песню. На этот раз была слышна и тихая концовка ее — сухой щебет и совсем особый звук, почти в точности воспроизводящий шорох осыпающихся камней. Такой звук был мне уже знаком: он нередко звучал в песнях горихвосток-чернушек, также обычных обитателей памирских гор, но встречающихся значительно ниже.
В тот день мне больше не пришлось услышать пение краснобрюхой горихвостки. И прошло немало времени, прежде чем я смог услышать его еще раз. Достаточно сказать, что за шесть летних сезонов работы на Памире я слышал пение краснобрюхой горихвостки всего четырежды. Но жаловаться грех: многие из бродивших по горам зоологов вообще не слышали его ни разу.
С песнями птиц (я имею в виду мелких воробьиных птиц, каждую весну наполняющих наши леса, поля и сады ликующим гомоном) на Памире вообще дело обстоит плохо. Чрезвычайно бедная звуковая среда, а главное, непрерывный холодный и сильный ветер не способствуют песенному настроению, да и непрерывная охота за скудным кормом оставляет для подобного рода занятий мало времени. Песни птиц здесь можно слышать лишь в редкие часы или даже минуты безветрия, обычно ранним утром. Та же горихвостка-чернушка, чье громкое пение поневоле привлекает внимание в Алае, у подножия Памира, на самом нагорье поет тихо, как бы вполголоса, и довольно редко. Почти совсем не поет здесь и водяной воробей — оляпка, плохо и только на земле поют рогатые жаворонки и т. п.
Но вернемся к нашему гнезду. Понаблюдав за ним некоторое время и подсчитав примерно, сколько раз родители прилетали к гнезду с кормом, я решил не спускаться снова на дно щели, а лезть по склону дальше, на гребень, который, по моим расчетам, был отсюда совсем недалеко. Крутой сыпучий склон, то там, то здесь перегороженный скальными жандармами, был очень неудобен для подъема. Птицы исчезли совершенно; не стало заметно даже пищух-сеноставок, маленьких шустрых зверьков, живущих в скалах и осыпях гор. Голые камни, скалы, щебенка. Изредка доносился, уже откуда-то снизу, ленивый свист уларов, греющихся на солнцепеке после утренней кормежки.
