Религия на Кубе. Философско-религиоведческий анализ | страница 11



.

Итак, верить в существование богов, которые существуют помимо «родителя Вселенной», «Демиурга» Платону приходится, чтобы «не ослушаться закон», хотя «правдоподобных» и «убедительных» доказательств и нет.

Климент Александрийский на рубеже II–III вв. еще пытался примирить философию Платона с христианским учением, доказывая, что один и тот же Логос вдохновлял философов, говорил устами пророков и воплотился в Христе[30]. Согласно Клименту Александрийскому греческие философы (в первую очередь, Платон) знали Логос, но трактовали его не верно из-за неполного понимания. В «Строматах» Климент проводит параллели между мыслями Платона и Священным Писанием, находя их созвучными. Богослов отмечает: «Относительно необходимости внесения в мои заметки некоторых эллинских мнений, когда это нужно, отвечу моим критикам следующим образом. Во-первых, если бы греческая философия была бесполезна, то даже никчемность ее полезно было бы доказать, а значит, говорить о ней имеет смысл хотя бы поэтому. (2) Во-вторых, не годится голословно осуждать эллинов, не попытавшись даже проникнуть в смысл их учений»[31].

Синкретическое философско-религиозное сознание Климента, который, вероятно, не был готов полностью отказаться от античного наследства, пытаясь увязать его с активно распространяющимся христианством, приходит к следующему заключению: «Возможно, философия изначально была даром Бога эллинам до того, как он обратился к ним явно. Ибо философия для эллинов – это то же, что закон для иудеев, а именно: наставник, ведущий их к Христу. Итак, философия является пропедевтическим учением, пролагающим и выравнивающим путь к Христу, который приводит ученика к совершенству»[32].

Следует иметь в виду, что позднеантичные христианские мыслители писали свои труды в условиях слома прежней мировоззренческой системы, доминировавшей в Римской империи. Сама римская религия переживала состояние глубокого кризиса, которое выражалось в постоянном поиске новых идей и основ. Обожествление римских императоров явилось одним из выражений этого кризиса. Как отмечал О. Шпенглер, культ императора был фактически последним религиозным созданием античной эпохи, сформировавшимся еще в то время, когда античное самосознание еще не было сломлено восточными элементами[33].

Поздняя Античность мыслила категорией «боги», но не «Бог». Именно поэтому пантеистические обобщения с трудом находили свое место, встречая сопротивление со стороны мифологического сознания. Идея же одного бога вообще была ему не понятна. О. Шпенглер писал по этому поводу: «Природа, как ее ощущал и познавал античный человек, не могла ни в какой другой форме получить одушевление и обожествление. Римлянин находил в притязании Иеговы быть единым Богом что-то атеистическое. Один бог для него совсем не был богом»