Утром Маня и Митя уходили в школу, отец — на работу. Сережа же просыпался позднее, сам одевался или же часто в одной рубашонке перебирался с кровати на рядом стоящий стол, садился на него и смотрел в окно на улицу. Обычно на столе всегда стояла солонка, и он машинально тыкал пальчиком в солонку и слизывал соль. За этим занятием или уже одетого заставала его соседка Полина, поила чаем, уводила к себе в комнату. Иногда к соседке заходила ее подруга Хилья. Впервые увидев Сережу, она с восхищением воскликнула:
— Хювя пойка! Култа пойка! (Хороший мальчик! Золотой мальчик!)
Так она его в дальнейшем и называла. Сережа же ее называл тетя Хиля. Хилья стала часто брать Сережу к себе домой. Она жила с мужем в своем отдельном доме. Детей у них не было, поэтому она особенно привязалась к Сереже. Приведет его домой, усадит на диван, даст конфет, печенья, какую-нибудь книжку с картинками. Хилья была финкой и плохо говорила по-русски. Сереже нравилось бывать у нее. Иногда он засыпал на диване, и если приходил муж, то Хилья сразу ему говорила:
— Тиши, тише. Мальчик спит.
В доме Хильи Сереже нравилось все: красивые половики, разукрашенная посуда, ведра, печка. В доме всегда было чисто, уютно, тепло.
Комната Ивана Тихоновича никогда на замок не закрывалась. Если все уходили или ложились спать, то просто набрасывали на дверь крючок. Если Иван не заставал Сережу дома, то точно знал, что ребенок или у тети Полины, или у тети Хильи. Водили Сережу на прогулку или к знакомым Маня или Митя. С отцом Сережа чаще ходил по воскресеньям к родственникам или на детские праздники, которые устраивались от завода.
Однако содержать такую большую семью Ивану становилось все тяжелее. Ему часто советовали отдать детей в детский дом, особенно в профкоме завода. Отец не соглашался. Но через год после приезда в Соломенное он согласился отдать с сентября в городской детский дом Митю. Немножко стало легче, но ненадолго. В один из зимних дней вечером ввалился, именно ввалился, в комнату Митя, весь усталый, запорошенный снегом. Отец удивился:
— Ты что, Митя, в такую непогоду вздумал прийти на побывку, да еще вечером? Дал бы знать заранее.
— Папа, я больше не вернусь в детдом. Хочу быть дома.
— Что ты выдумал? Разве плохо тебе там?
— Не могу я, пап, быть в детдоме!
Дальнейшие уговоры, угрозы наказания, обещания увезти насильно обратно ни к чему не привели. Митя плакал, но уезжать никак не соглашался. В конце концов от него отвязались и отец решил: пусть живет дома. Митя никому не говорил о действительной причине его ухода из детдома. Лишь однажды пожаловался сестре, что там его обижали ребята, обзывали горбатым и деревенщиной, иногда били, заставляли быть шутом. Понемногу в семье все успокоились и не вспоминали о детдоме, не укоряли Митю, что он оттуда сбежал. Но и это благополучие длилось недолго.
