Чем меньше оставалось до бабкиной избы, тем труднее становилось идти, точно черное наследие уже подчиняло ее своей воле. Неожиданно черный горб словно вырос из-под земли. И как Милава запах ведьмовства не учуяла? Надобно ухо востро держать, а иначе и в беду пуще прежнего вляпаться можно. Изба слепо уставилась на пожаловавших единственным оком, затянутым бычьим пузырем, точно бельмом. Ворожея остановилась и повернулась к насторожившимся спутникам.
— Вы тут погодьте. И ежели я дам знать — бегите без оглядки. Уразумели?
Видать, у нее такое на лике отразилось, что Воста и Алесь разом кивнули.
Милава вдохнула-выдохнула и распахнула старенькую рассохшуюся дверь. В избе было темно, потому она двигалась на ощупь.
— Бабушка, — позвала ворожея.
Никто не откликнулся.
— Бабушка, — повторила она малость громче.
Но густая тишина расступилась от голоса ворожеи и снова сомкнулась звенящим гнетом.
Милава подошла к лежанке вплотную:
— Бабушка, я сейчас лучину запалю.
Кукоба не перечила — видать, совсем стало худо бабке, раз даже ночью, когда черные силы смелеют, не шевелится. Милава отыскала огарок свечи. Зажгла. Поднесла к ведьмарке и отпрянула. Морщинистый рот застыл в немом крике. Выпученные очи, казалось, глядели прямо на внучку. Белесые космы разметались по вороху тряпок. Руки судорожно вцепились в полинялые меха. Видать, не желала Кукоба свой дар перед кончиной отдавать, да вынудили.
— Бабушка, кто ж сотворил-то это? — слезы против воли побежали по щекам. Милава опустилась на пень, что притулился к лежанке, и попыталась взять в ладони холодную руку. Ничего не вышло — каменные пальцы словно вросли в изъеденный молью ворох.
Скрипнули петли. Милава обернулась. У входа, купаясь в лунном свете, стояла богатырская фигура. Алесь.
— Мир в твою хату, Кукоба, — почтительно коснулся пальцами старого крыльца сын старосты. А ведь так убедительно кивал, обещая бежать куда глаза глядят. — Прости, что явился к тебе нежданно-негаданно. Об одном прошу — не делай худого Милаве.
— Она уже никому ни худого, ни доброго не сделает, — всхлипнула ворожея. — Некому боле поклоны отвешивать.
— Что так? — очи молодца покамест не привыкли к свету в избе. Он щурился, пытаясь приметить, где ж там девица притаилась.
— Померла она.
— Как? Как померла? — Алесь подошел к лежанке и ахнул. — Ты ж сказывала, что она не может помереть, покуда дар свой не передаст. Но ты ж его так и не переняла. Или переняла?
— Нет, не поспела. Зато кто-то другой перенял. И, по всему видать, супротив бабкиной воли.
