Из круговерти мыслей, что отделила ворожею от происходящего вокруг, ее выдернул и возвратил в явь окрик Вита:
— А ну назад! — одной рукой он поддерживал Милаву, другой же сжимал блестящий здоровенный охотничий нож. — Первому, кто сунется, не поздоровится!
— Ты что ж это, своих соседей порешишь за пришлую ведьмарку? — зашипела Доморадовна, стиснув петуха с такой силой, что тот, сдавленно крикнув, безвольно обвис.
— Порешу! Не сомневайтесь!
— Вит! Спрячь нож! — скомандовал староста, испепеляя люд недобрым взглядом. — А вы все отступите назад на десять шагов!
— Да она никак его приворожила! Потому-то наш Вит и сдурел! — снова встряла Доморадовна.
— Еще одно слово — и я тебя разом с ней в яму посажу! — пригрозил бабке Череда.
— Меня? — ахнула Доморадовна, выцедив пару скупых слезинок. — Да за что ж такое неуважение к пожилой женщине?
— Худо, Череда! Почто добрую женщину обижаешь? — вступился за Доморадовну пьянчуга.
Народ зароптал. Староста поспешил прояснить свою позицию:
— Коли человек смуту сеет — будь то молодец иль человек преклонных лет, — ему один путь: держать за то ответ. Так что не серчай, Доморадовна, но ежели не угомонишься — угрозу в жизнь претворю.
— Староста верно говорит! Так издревле повелось, — поддержал Череду один из кожевенников.
— Неча раздор вносить да суду праведному очи затмевать! — закивал брат-близнец.
Доморадовна с самым разнесчастным видом напрасно поруганного человека отошла в сторону.
— Ну, а покуда все не прояснится — пущай Милава в яме посидит, — нехотя огласил решение староста. — Оттуда она никому худого учинить не сдюжит. Там и навес и клеть имеются.
— Дядька Череда, помилуй, — взмолилась ворожея.
— Вит, отведи, — велел староста, не без тяжкого вздоха пропуская просьбы девицы мимо ушей. Ублажившийся приговором люд успокоился, негромко переговариваясь о разумности старосты.
— Поглядите, она ж моего Хохлатого извела, — охнула Доморадовна, обнаружив, что петух боле не шевелится.
— Уймись! — цыкнула Домна. — Сама птицу задушила! Неча было его повсюду с собой таскать!
Вот тут из глаз бабки хлынул поток неподдельных слез. Она гладила любимца, просила его ожить, но все было напрасно. Правда, громче, чем вполголоса, Доморадовна выть не смела: отчасти из-за страха пред ямой, отчасти из-за ощутимо отдавленной вдовицей ступни.
— Как же так, дядька Череда? — пискнула Милава, уводимая Витом прочь от сборища. — Воста! Воста!
Но смуглянка лишь глядела на ворожею бесцветными глазами. Она и не помыслила вступиться.
