Году не прошло — стали на селе молодайку величать за редкостное трудолюбие и крепкую стать Аленой Дмитриевной. Василь по-прежнему в Сморчках ходил. Вот и злился. Надувался, как индюк. В сторону глядел. А каков Дёма, таково и дома. Противна ему своя избушка-гнилушка была. Со зла, на «вред жене» все зенки на Феклушку пялил. Она уж тоже в замужество была отдана. Василь нарочно, для Алены говорил, что не может ее забыть: в чужую жену, видно, черт меду кладет! Сядет он на лавку у окна, подопрет рукой голову и сидит часами, в сторону Феклушиного дома глядит. Устанет — замлеет рука, другой подопрется и опять сидит смотрит. А то во двор выйдет, голову на плетень положит и томится-ждет: не пройдет ли желанная? А сам зловредным глазом на Алену косит.
До слез совестно Алене перед его семьей. Попрекнет — пристыдит его робко, несмело:
— Вася! Василь! На чужих не косись…
Он в ответ даже зубами заскрипит со зла.
— Чужая жена — лебедушка, своя — полынь горькая!..
Сникнет Алена от его слов; горько и обидно ей. И скажи на милость, чем Василь ее взял, но только крепко она к нему привязалась после замужества: все глаза, бывало, выплачет, что не люба мужу. А сколько жадных людишек на нее пялилось! Мужики глядели на нее хищно — ноздри раздували. Прямо ей говорили, не стеснялись:
— Хороша ты, Аленушка! Жаль — чужая женушка! Ась?!
А вдруг клюнет чужая женка на привет и ласку? Чего ей стоит, безотцовщине? Страхи разводит, прочь бежит, трепещет, как зайчонка лесной. Подумаешь! Будто путных родителей семя!
Сердится мужик на строптивую бабенку, а сам любуется порозовевшим от смущения лицом молодухи, ее черными доверчивыми глазами, округлым, детским ртом.
От баб ничего не укроется, уже шипят, в ревность черную ударяются, стараются ужалить побольнее: «В мать, поди, бессовестная! Притащит Василю…»
Слышит это Алена, и все ей постыло: у кого на сердце ненастно, тому и в ясный день — дождь. «Маманю-то, страдалицу, хоть бы не трогали…» Все не мило Алене. Мимо люда идет, брови черные нахмурит, ресницы опустит — до того ей тяжко и больно. «Чужие за мной бегут, а от мужа зимним ветром тянет. Живу не девка, не вдова, не мужняя жена…»
