Лесников дождался Василя, и ему, как на духу, признался: «Виновен. Виновен!»
— На Дальнем на Востоке зовите меня дядей, — мол, материн брат, близкое родство. Отцом звать негоже: отчество у нее другое, да и зачем бередить старые раны? Не след лишнюю тень на Аленку бросать: и так намучилась моя касатка. Там поселимся рядом. Прошлая наша жизнь ни до кого не касаема. Ты, Василь, брось ее попрекать безотцовщиной: теперь тебе отец и мать известны. Брось, добром прошу — брось! — требовательно воззвал Силантий.
— Брошу! Словом отныне не помяну! — хрипло ответил Василь, не менее Алены потрясенный покаянной неожиданной речью Лесникова.
Дальний Восток. Вот переселенцы и на самой окраине земли русской. Они осматривались по сторонам со страхом и душевным волнением.
— Ой, батюшки-светы! За десять тысяч верст укатили от родного Семиселья… — тоскуя, сказала потомственная курская крестьянка Алена.
— Далеконько сиганули, — опасливо вторил ей Василь.
Лесников помалкивал, черные глаза его счастливо сверкали. Чего ему? Дочка рядом! Неведомый край. Новая, не похожая на прежнюю жизнь. Впервые ощутил: «А ведь я ноне вольный казак! Некому меня пилить… Спи, Агаша, мирно…»
Когда заманивали царские слуги-чиновники бедный люд осваивать далекие земли, то сулили блага разные: и помощь, и рубли длинные, и пахоты обжитые, и несметные богатства недр земных — не ленись, подбирай лопатой. Ан нет! Мягкие посулы обернулись жестким обманом: никакой помощи не получили переселенцы; обещанные денежки из государственной казны перекочевали в карманы хапуг чиновников; хорошими, удобными землями владели хозяева-старожилы; земные богатства в недрах таились — пойди достань их голыми руками! Ждали переселенцы, ждали подмоги, все жданки подъели, — надо идти по свету мыкаться, место на земле воевать.
По найму приехали Смирновы и Лесников в молодой портовый город Владивосток — плыть оттуда на камчатский рыбный промысел. Незадача! Пароход уже отчалил. Больше десяти дней на пристани провалялись на мешках: непогода бушевала, пароходы не ходили, в бухтах отстаивались.
Сурово и неприветливо встретил Владивосток курских гостей — обрушил на них неистовое буйство и вопли тайфуна. Три дня трубно, как стадо растревоженных быков, ревел ливень.
Городские стоки захлебывались — не успевали сбросить воду, стремительно несущуюся с гор на Светланскую улицу. Завывающие от изобилия потоки с грохотом и воем несли по мостовой гравий, песок, сердито урча, волокли камни. Люди, захлестываемые отвесно падающими толстыми струями ливня, по грудь в воде, с трудом брели по главной улице.
