Повел ее Лебедев в дворцы и лачуги. Поняла-приняла она крик души тружеников: «Мир хижинам, война дворцам!»
— Отныне не будет воли у класса эксплуататоров, — говорил учитель, — навсегда порушена жизнь, казалось бы, незыблемая. Хозяевами земли и заводов стали крестьяне и рабочие. В их руках воля и власть сделать жизнь прекрасной и удивительной. Дайте только срок…
— Улита едет, когда-то будет?..
— Управимся с разрухой, саботажем, внешними и внутренними врагами — все заново перестраивать будем. Сейчас все в наших руках, Елена Дмитриевна, — слышит она глуховатый голос учителя, — фабрики, леса, земли, рудники, шахты — все народное. Гигантские дела натворим. Сейчас даже уму непостижимо, как скакнет вперед матушка Россия!
Спасибо щедрому человеку, обширные знания свои Сергей Петрович отдавал не скупясь, полной охапкой, — бери, не ленись! Одну за другой снимал он с книжных полок книги. О каждой из них они потом много говорили, и странно — после этого расцветала книга новым цветом: оказывается, и читать надо умеючи!
Особенно отдалась в Аленином сердце давно известная и много раз читанная в ее семье поэма Некрасова «Кому на Руси жить хорошо».
По-своему, задушевно и выразительно, читал учитель. Вот горюет Матрена Тимофеевна над сыном Демушкой; вот ложится скорбная мать под розги за сына Федотушку. Алена даже с места вскинулась, руки в тоске заломила, когда учитель со страстной силой прочел слова — крик оскорбленной души несчастной крестьянки:
Я потупленную голову,
Сердце гневное ношу!
Как отозвалась на эти святые, праведные слова оскорбленная в лучших чувствах крестьянка Алена Смирнова! Как закричала, зашлась от внутренней неизбывной боли: «И я ведь потупленную голову, сердце гневное ношу!» Подслушал, что ли, чудодей? Никакими другими словами не описать того, что деется и в ее смятенной, растерянной душе! Крадучись, будто нечестное дело делает, тайком от мужа, от близкого человека, по сторонам со страхом оглядываясь, бегает учиться в школу…
Неприметно, исподволь спрашивал Сергей Петрович свою ученицу: как ей живется, почему часто грустна, нет ли беды какой?
— Беда не дуда, — чуть вздыхая, говорила она, — поиграв, не кинешь… Как все бабы, свою долю несу: живу — покашливаю, хожу — похрамываю.
От души смеялся на ее хитрые недомолвки Сергей Петрович, милый человек, родная душа; поперву не допытывал он ее, но догадывался.
— Да вы веселая, оказывается, Елена Дмитриевна…
Улыбается она на его хорошие речи и чувствует, будто отлегла у нее от сердца тяжесть.
