— Сейчас! — отозвалась «красная девица» и мигом принесла из кухни железный ковш с водой.
— Не обманываешь? Уссурийская? Студена, матушка, даже зубы заныли, а хороша! — сказал Вадим и залпом, не отрываясь, выпил воду, поклонился церемонно «красной девице». — Превеликое спасибо, Валерия свет Михайловна!
Лерка смутилась, ткнула нос в штопку. «Михайловна! Все-то он знает, дока». От смущения превеликого зыркнула в окно, вскочила быстрехонько:
— Сергей Петрович! Смирновы и дядя Силаша идут.
Лебедев встрепенулся, одернул одеяло, торопливо пригладил волосы, снял и протер очки.
— Открой им дверь. Пусть проходят сюда. Заниматься мы сегодня не будем, так посидим, потолкуем.
Лерка пошла встречать гостей.
— Обрати внимание, Вадим, на женщину, да и на всю тройку. Очень своеобычная троица. Интереснейшие люди! Каждый в особицу. А женщина — моя давняя любовь… Умница редкая, красавица. Я с ними душевно близок. Потом расскажу подробнее…
— Сергей Петрович! Можно к вам? — спросил мужской голос.
— Мы всем святым семейством, — проведать болящего, — сказал второй.
— Можно, можно! Входите, пожалуйста! Милости просим! — приподнимаясь на постели, приветствовал гостей Лебедев. — Валерушка! Принеси стулья…
Он познакомил пришедших с Вадимом.
Высокая, статная женщина, смущенная присутствием незнакомого человека, задержалась на пороге.
— Заходите, заходите, Елена Дмитриевна. Разрешите представить и вам лучшего друга моей юности Вадима Николаевича Яницына.
Вадим больше не видел никого, видел только женщину, ее белое овальное лицо. Золотая корона толстых кос. Детски припухлые розовые губы.
Женщина строго, не улыбаясь, протянула незнакомцу руку, и открытый неласковый взгляд ее черных глаз словно ударил Яницына.
— Алена я, Смирнова, — чуть хмуря черные блестящие брови, диковато сказала женщина и подсела к кровати больного.
Завязался обычный разговор о простуде, о весенней обманчивой погоде.
— Сейчас самая коварная пора, — говорил Лесников, с интересом поглядывая на горожанина, — тепло, солнышко обогревает, а чуток обдуло — и застудился…
Беседа оживилась, когда Силантий Никодимович стал обсуждать с учителем неотложные и множественные дела Совета; дружно крыли они «рыжую лису» — дядю Петю — за все его хитросплетения.
Василь сидел насупившись, молча. Смирненько сидел и Вадим; он перелистывал книги и незаметно поглядывал на Смирнову, поразившую его какой-то сторожкой беззащитностью.
«Судя по крупной фигуре, очень сильна, а глаза и рот — ребенка, которого много и зря обижали. Действительно, хороша! Чистое золото волос. На бледном лице горячее пламя строгих глаз. Что это случилось со мной? — думал Вадим, бережно сохраняя в руке тепло ее некрупной шероховатой ладони. — Словно обожгла…
