— Иродище ласковый! — спокойно шлет ему вслед Силантий.
Вжимая в округлые плечи голову, дядя Петя исчезает. В страдную пору с народом ссориться невыгодно. Народ здесь балованный, вольный. Миром-ладом надобно.
«Больно уж горяч становится Силантий, ни в чем не уважит. Придет мой час, прижму милого, не пикнет. Пора и окорот ему делать».
Приходит ночь. Разжигают на берегу огромные костры, варят картошку, жарят свежую вкусную рыбу. Из китайской лавки плывут и плывут десятки бутылей с ханшином.
Выскакивая из холодной воды, люди бегут к костру — погреться, посушиться, передохнуть часок-другой.
Скрипит зубами Силантий Лесников. Не вовремя разыгрался ревматизм в простуженных ногах, распухших от холодной воды. Суставы болят так, что порой не в силах крепиться, и он натужно охает.
Лерке жалко Силантия, друга и защитника молчаливой, запуганной хозяином рабочей-подноски. Укладываясь спать, стелет она жалкое свое барахлишко около Силантия и, когда тот засыпает, измученный трудом и острой звериной болью, она заботливо прикрывает рваным отцовским полушубком его натруженные, покрытые ранами ноги.
Не успеют люди подремать, как на всех парах примчится на берег дядя Петя:
— Вставайте, милые, вставайте, братья во Христе! Нонче час — год кормит. Давай, давай, родимые…
Жадно и благодарно ловит Лерка ласковую усмешку Силантия, когда он осторожно будит ее:
— Лерушка! Вставать надо, девонька, а то ирод рыжий уже поскрипывает — торопит.
Вблизи слышится сипловатый быстрый говорок дяди Пети:
— Давай, давай! Вставайте, милые, вставайте! Кета не ждет. Рыбка плывет да плывет. И все мимо, мимо…
Люди вяло встают, неохотно разминаются, злые, невыспавшиеся.
— По стакашечку, милые, хлобысните и в воду, в воду! — командует дядя Петя, разливая водку. — Давайте, давайте, родимые! — кричит он, передергиваясь от нетерпения. — Работнички, богом прошу, ведь уплывает рыбка-то! — уже вопит воплем дядя Петя.
Единым глотком выплескивается водка в горло. Крякают мужики. Закусывают злое горе куском черного хлеба с луком. И, горячие, еще не остывшие от недолгого сладчайшего сна, бредут, вздрагивая, в черноту ночи, со стоном окунаются в быструю, глубокую воду Уссури.
— Давай, давай!..
— Совсем спать не дает, душитель! — ворчат сезонники. — С ног свалиться можно, а если не расплатится по договору? Скажет: «Не отработал свое». Жалуйся потом, ищи-свищи в чистом поле.
— Нет! Этого за ним не водится. На расплату он чистый. Свой интерес блюдет. Хорошего рабочего он ценит: из года в год за него держится, — отвечает Силантий, — а спать не дает, это верно…
