— Отпустите меня! — крикнула она, но ее борьба была напрасной, и ей пришлось смириться с неизбежным. — Я ненавижу вас, — шептала она даже после того, как Симон начал бормотать извинения. Он был озадачен после того, как выяснилось, что он действительно ошибся. — Я хочу убить вас!.. Я почти жалею, что не принадлежу к критской семье, тогда бы мы стали самыми заклятыми врагами.
— Извините, — повторил он, в то время как она прикрывалась разорванной одеждой. — Поверьте, я очень сожалею. Мне не следовало этого делать. Я должен был поверить вам.
Слезы опять навернулись ей на глаза и потекли по щекам.
— Если мне когда-нибудь представится возможность отплатить вам, я это с радостью сделаю! — это были глупые слова, сказанные от гнева, унижения… и глубокой обиды. Из-за того, что она сейчас чувствовала к нему, ее любовь вмиг превратилась в ненависть. — Маловероятно, что мне представится такая возможность, но кто знает, — почему-то перед ней встал образ Кита. Он тоже унизил ее, обещав на ней жениться лишь для того, чтобы, завоевав ее доверие, подкинуть ей своего ребенка. Тогда она поклялась отомстить какому-нибудь мужчине — любому мужчине. Но теперь она хотела отомстить одному мужчине за две обиды, и этим мужчиной был Симон Дьюрис.
Он стоял и смотрел на нее, явно смущенный тем, что произошло. Потом она увидела, как быстро изменилось его лицо, отбросив маску. На нем появилось сначала раскаяние, потом гнев, и Эллин ожесточилась под этим взглядом.
— Вы сказали мне, что вы — манекенщица. Это, конечно, неправда?
— Да.
Он сжал губы.
— Вы сказали также, что у вас было много мужчин. Это тоже ложь?
— Да, я солгала.
Наступила ужасная тишина, и, не в силах вынести это бесконечное молчание, Эллин осмелилась поднять голову. Он смотрел на нее с упреком, но в его глазах уже не было той беспощадной неумолимости, которую она видела несколько минут назад.
— Я не знаю, почему я это сказала о мужчинах, — запнулась она, нервно сцепив руки, — я думаю, что сделала это лишь для того, чтобы понравиться вам.
Его черные глаза сузились, но она выдержала их пронзительный взгляд. Перед этим Симоном она испытывала лишь трепет, но не страх. Она боялась другого Симона, холодного и бесстрастного, который вселял в нее ужас, охватывавший все ее тело.
— Мне хочется задушить вас, — наконец сказал он мягко, — вы умышленно затеяли этот обман, взяли на себя эту дурацкую роль.
— Это не было дурацкой ролью, — прервала она. — Надеюсь, вы не упрекаете меня за то, что ваша идея с наказанием провалилась.
