17-е ноября. После того, как к нам присоединился князь Экмюльский, а герцог Эльхингенский был уже по ту сторону Днепра, мы покинули Красное. Было около 11-ти утра, и мы направлялись в Ляды. В течение того небольшого времени, что мы находились в Красном, казаки обошли город и теперь, построившись колонной, следовали за нами параллельной дорогой. На вооруженных солдат нападать они не решались, но заметив, что часть обоза застряла в долине, находившейся между городом и небольшим холмом, они немедленно напали на него и разграбили. Мы потеряли один из штабных фургонов, в котором содержалась различная документация: корреспонденция, карты, планы и хроники этой кампании. К Лядам мы подошли поздно вечером. Но чтобы попасть туда, нам необходимо было перейти через небольшую речку, и в том месте находился высокий холм, склоны которого так обледенели, что спуск с него оказался таким же опасным, как и подъем. Город выглядел по-новому для нас, поскольку впервые за столь долгое время мы видели жителей. Несмотря на то, что в основном это были евреи, мы, абсолютно не думая об их нечистоплотности и меркантильности, используя всю силу мольб и уговоров, или, скорее, силу денег, принудили их найти для нас некоторые ресурсы в городе, который на первый взгляд казался разрушенным. Таким образом, алчность, за которую мы так презирали евреев, оказалась очень кстати для нас, поскольку она придала им храбрости в поисках того, что мы хотели приобрести.
Ляды находятся в Литве, и мы думали, что они не будут сожжены, так как принадлежали древней Польше. Мы отбыли перед рассветом на следующее утро (19-го ноября) и страшно удивились, когда увидели зарево горящих домов. Этот пожар был одним из самых страшных за все время нашего отступления. И мое перо наотрез отказалось бы описать его, если бы целью моего рассказа не было поведать о том, какую варварскую войну между цивилизованными народами могут вызвать тщеславие и одиозные амбиции.
В числе горящих домов было три огромных амбара, заполненные солдатами, большей частью, ранеными. Из двух из них нельзя было выйти, не пройдя через первый, весь охваченный пламенем. Самые крепкие спасались, прыгая из окон, а больные и калеки со страхом наблюдали, как огонь постепенно добирался до них. Слыша крики этих несчастных, многие, чьи сердца еще не окаменели окончательно, пытались их спасти, но, увы, прежде чем мы смогли добраться до них, они уже были более чем наполовину погребены под пылающими балками. Сквозь шум и треск пожара они отчаянно умоляли своих товарищей прекратить их мучения и убить их. Конечно, человеколюбие обязывало так сделать.
