Далее мы вошли в лес, прошли через него и по левую сторону заметили давно разоренную усадьбу. Ночевали мы возле небольшой деревни Рыбки.[131] У нас была конина и еще немного муки, обнаруженной в одном из фургонов. Каждому офицеру было выдано очень небольшое количество этой муки – отмеряли ее с помощью ложки, и этого количества хватало, чтобы он смог сделать себе немного «bouillie».[132] Что же касается наших лошадей, мы удовольствовались тем, что отдали им ту солому, которая во время предыдущего марша служила нам подстилкой.
5-е ноября. Рано утром мы продолжили наше отступление, и без каких-либо неприятных приключений пришли в большую деревню, от которой осталось лишь несколько домов. Особенно нам понравился большой дом, построенный из камня, и мы назвали эту деревню «Каменный Дом».[133] Если нам не удавалось узнать название города или села, через которое мы проходили, мы давали ему особое, свое название, с которым ассоциировался вид этого места, или какие-либо события, которые мы там переживали. Одну такую деревню мы назвали «Ура!», в честь ужасного казачьего крика, а другую – «Здесь нас разгромили». Мы не давали деревням названия, связанные с нехваткой еды, поскольку так было в каждой пройденной нами деревне.
До сих пор мы спокойно и смиренно терпели все наши несчастья, потому что верили, что они скоро закончатся. Перед уходом из Москвы мы думали, что в Смоленске наше отступление закончится. Мы верили, что потом мы воссоединимся с войсками, оставленными за Днепром и Двиной и, утвердив эти две реки в качестве границы нашей новой территории, уйдем в прекрасную Литву на зимние квартиры. Нас тешила мысль, что смоленские склады ломятся от всевозможного провианта, а наши потери будут компенсированы за счет 9-го корпуса, насчитывающего 25 000 свежих войск. Именно поэтому этот город был вершиной всех наших самых сладких надежд и заветных желаний. Каждый, кто изо всех сил старался дойти до него, был твердо убежден, что в его стенах навсегда закончатся все его страдания. Слово «Смоленск» звучало повсеместно, она стало лучшим утешением. В нем была магия. Оно символизировало счастливое избавление от всех наших бед и вселяло в нас мужество, крайне необходимое нам для борьбы с грядущими трудностями.
6-е ноября. Мы шли к Смоленску с удвоенной энергией. Мы приближались к Дорогобужу – а от него до Смоленска лишь 20 лье – и мысль, что через три дня несчастья наши закончатся, наполняла нас опьяняющей радостью; как вдруг воздух, до сих пор такой чистый и прозрачный, моментально стал сырым и холодным. Солнце скрылось в густом тумане, и повалил такой густой снег, что день стал похож на ночь, а земля и небо стали одним целым. Яростный, дико завывающий ветер, гнул ели до самой земли – все вокруг превратилось в ужасную белую массу.
