Наконец, пройдя через Городок-Борисов (29-го октября), утопающий в облаках густого дыма, час спустя, мы попали в давно опустошенную местность. Кругом лежали трупы людей и лошадей. При виде многочисленных и полуразрушенных окопов и, главным образом, увидав разрушенный город, я узнал окрестности Можайска, через которые мы 51 день назад проходили победителями. Поляки расположились на руинах города, а по отъезде сожгли несколько домов, уцелевших после первого пожара. Но домов оставалось так мало, что свет пламени пожара был едва заметен. Единственное, что нас поразило – это контраст между белизной недавно построенной колокольней и черными облаками дыма, исходивших от окружающих ее руин. Она одна сохранилась полностью, и часы ее продолжали отсчитывать время, хотя города больше не существовало.
Наш корпус не пошел через Можайск, мы повернули налево и 29-го октября прибыли на место села Красное, где мы ночевали на следующий день после битвы под Москвой. Я говорю «на место», поскольку домов уже не существовало, а поместье было сохранено для Наполеона. Мы расположились вокруг него, и до самой смерти я буду помнить, как совершенно окоченевшие от холода, мы вповалку, и с наслаждением, спали на еще теплом пепле сожженных накануне домов.
30-е октября. Чем ближе мы подходили к Можайску, тем пустыннее становилась местность. Поля, истоптанные тысячами лошадей, казалось, никогда и не засевались. Вырубленные солдатами леса также пострадали от этого ужасного разрушения, но самым ужасным был вид множества мертвых тел, которые, лишенные погребения на протяжении пятидесяти двух дней, едва сохраняли человеческий облик. Около Бородина мой ужас достиг высшей точки, когда я увидел там 20 000 непогребенных мертвецов. Вся равнина была полностью покрыта ими. Ни одно из тел не было полностью засыпано землей. Повсюду можно было увидеть окровавленные клочья одежды вперемешку с обглоданными собаками и хищными птицами человеческими костями, а в иных местах валялись обломки оружия и барабанов, каски и сабли. Здесь же можно было найти остатки знамен, и по эмблемам, украшавшим их, можно было легко убедиться, какие потери понес в тот кровавый день русский орел.
Мы видели руины домика, где располагался штаб Кутузова, а слева от него – знаменитый редут. Он все еще продолжал сохранять свой мрачный и грозный вид. Он был подобен египетской пирамиде. И когда я размышлял о том, что тогда происходило, мне казалось, будто я стою рядом с отдыхающим Везувием. На вершине редута стоял солдат, и его неподвижная фигура издалека была похожа на статую.
