Не прошло и десяти минут, как к Тимлю подошла точно с таким же секретным разговором и жена Нотата.
Долго думала Тимлю, с чего же ей начать свою работу, чтобы ее считали хорошей заведующей мастерской, и решила на одном: надо самой очень хорошо шить, прочно и красиво шить. Потом и других можно, как говорит Оля, упрекнуть или даже поругать, если они не будут как следует стараться.
Тимлю была изумлена тем, что грозный отчим, объяснения с которым она больше всего боялась, первое время словно и не замечал происшедшей перемены в ее жизни. Он не спрашивал, как идут у нее дела, не возмущался, как прежде, тем, что она уходила из дому и приходила, когда ей вздумается. Все это Тимлю воспринимала, как счастливый сон; она не в силах была поверить до конца в свое счастье.
Но вскоре девушка убедилась, что отчим не так уж просто относится к перемене в ее жизни. Однажды, вернувшись вечером домой, Тимлю принялась готовить себе ужин.
— А разве в мастерской вас не кормят? — с улыбкой, не предвещавшей ничего доброго, спросил Эчилин. — Дома у нас ничего нет. Придется тебе без ужина ложиться.
Тимлю посмотрела на Эчилина, с безучастным видом вздохнула и принялась за выполнение домашнего задания по ликбезу.
— Продвигайся вон туда, — указал Эчилин в самый темный угол полога, — а здесь, у лампы, я буду алыки[1] починять.
Тимлю хотелось сказать, что они прекрасно уместятся у лампы вдвоем, но, глянув в холодные глаза Эчилина, она с привычной покорностью отодвинулась в угол.
«До каких же пор я буду все это терпеть? Кто меня заставляет жить у Эчилина?» — подумала она и впервые почувствовала, что жизнь ее теперь слита воедино с жизнью колхоза, поселковой молодежи, с жизнью учительницы Оли.
Долго не могла уснуть в эту ночь Тимлю, а наутро уверенной и спокойной ушла на работу в свою мастерскую.
До половины дня на душе у нее было особенно радостно. С утра зашли в мастерскую члены правления колхоза во главе с Айгинто, осмотрели мастерскую, проверили, как выполняется заказ по пошивке торбазов для Красной Армии, похвалили швей и заведующую за хорошую работу.
Эчилин видел, что с падчерицей его произошло что-то непонятное. Старик уже был не в силах держать ее в повиновении. И тогда он пошел на подлость. Заметив на ногах у Тимлю новые торбаза, он пустил по поселку слух, что заведующая мастерской ворует колхозные камусы[2], использует их на свои нужды.
Клевета привела Тимлю в смятение. Все рушилось для нее. Погрузившись в оцепенение, она не думала, что ей надо итти на работу, что ей нужно как-то объясниться с Эчилином, доказать людям, что она не брала колхозные камусы. Девушка думала о предстоящем комсомольском собрании, не в силах представить себе, как она будет смотреть людям в глаза: ясно же, она, Тимлю, хорошо теперь знает, что значит быть в комсомоле! Нечестным людям совсем нечего делать в комсомоле, их туда и близко не подпускают.
