– Да… Вот тебе и достояние республики…
– А-а… Первый раз, что ли! – милиционер безнадежно машет рукой.
Комната дяди Пети. Шпень сидит за столом и ест яичницу с салом и картошкой с огромной закопченной сковородки. Закусывает попеременно помидором и огурцом, которые макает в соль. Рядом стоит кружка с чаем и лежит надкусанный ломоть хлеба, щедро намазанный маслом. Дядя Петя прихлебывает пустой чай и наблюдает за мальчишкой с явным удовольствием. Мотыль стоит у окна.
– А что, Шпендик, ты, значит, совсем стихи сочинять не умеешь? – ласково спрашивает старик.
– Да что ты, дядь Петь, к нему пристал со своими стихами! – с досадой говорит Мотыль. – Он и в школе-то не учится…
– А вот это зря… Зря, Шпендик. Учение – оно свет. Не помню, кто сказал, но у нас в детской колонии имени Сухомлинского это изречение было написано на стенке во-от такими буквами. А я тогда, дурак, не внял, не учился. Вот теперь страдаю… А у тебя, Васятка, семья-то есть? Детки?
– Да какая, дядя Петя, у вора семья!
– Вот! То-то и оно! – дядя Петя наставительно поднимает корявый палец. Шпень замирает с ложкой во рту, внимательно наблюдает за стариком. – Завязывай, Васятка, пока не поздно. Начинай жить, а не то будешь вот как я… Старость пришла, а рядом – никого. И вспомнить, считай, нечего. Как воровал, гулял, да зону топтал? Все в одно слилось… Приходится вот стишки писать. Ты, небось, думаешь, чердак у дяди Пети поехал? А это я развлекаюсь так…
– Да не, я ничего… – смущенно говорит Мотыль. – Я вот, наоборот, мальчонку тебе привел, думал, может, ты его научишь чему… Как меня…
– Нет, Васятка! Не буду я его учить. И тебе не советую. Нечему нам с тобой его учить. Нынче такая жизнь пошла – сложная… Мы с тобой уже сами в ней ничего не понимаем. Завязал бы ты, пока не поздно…
– А я завяжу. Вот чашку эту продам, деньги возьму – и завяжу. Истинный крест, дядя Петя. Куплю ларек, буду пышки продавать… Больше всего с детства уважаю пышки с сахарной пудрой… Шпень, а ты пышки любишь?
– Дядя Мотыль, а разве чашка – у тебя?! – Шпень едва не подавился картошкой, с трудом проглотил, с хрустом откусил огурец. – Я думал, она у этого, у Птицы, осталась…
– Думал он! – Мотыль отвешивает мальчишке легкий подзатыльник. – Индюк тоже думал, а знаешь куда попал… Не твоего это ума дело…
Несколько минут все молчат. Шпень сосредоточенно доедает картошку и все остальное, думает. Потом аккуратно вытирает пальцы о край расстеленной на столе газеты. Поднимает взгляд.
