И Докучаев вдруг забрызгался, залился, захлебнулся смехом.
– Чему смеетесь?
– Строителям коммунизму.
Он потер колено о колено, помял в ладонях, будто кусок розовой замазки, свою толстую нижнюю губу и козырнул бровью.
– Только что-с довершил я, Владимир Васильевич, маленькую коммерческую комбинацию. Разрешите в двух словах?
– Да.
– Спичечному, видите ли, Полесскому тресту понадобился парафин. На внешнеторговской таможне имелся солидный пудик. Цена такая-то. Делец, Владимир Васильевич, «на прямом ходу» как поступит? Известно как: купил на государственной таможне, надбавил процент и продал государственному спичечному тресту.
– Полагаю.
– Ну, «кружастый» или «посылистый», скажем, купил, подержал, продал. Процентик, правда, возрос, но капитал не ворочался. Тучной свиньей лежал. Обидно для капитала.
– А на «вороватом ходу»?
У Ильи Петровича загораются зрачки, как две черные свечки:
– Две недели тому назад гражданин Докучаев покупает на таможне парафин и продает Петрогубхимсекции. Играет на понижение. Покупает у Петрогубсекции и продает Ривошу. Покупает у Ривоша и перепродает Северо-Югу. Покупает у Северо-Юга, сбывает Техноснабу и находит желателя в Главхиме. Покупает в Главхиме и предлагает… Спичтресту. Причем, изволите видеть, при всяком переверте процент наш, позволю себе сказать, был в побратанье…
– …с совестью и законом?
– Именно… Прикажете, Владимир Васильевич?
– Пожалуй!
Докучаев открывает бутылку шампанского:
– Сегодня Спичтрест забирает парафин с таможни.
– Так, следовательно, и пролежал он там все эти две недели?
– Не ворохнулся. Чокнемся, Владимир Васильевич!
Вино фыркает в стаканах, как нетерпеливая лошадь.
Илья Петрович ударяет ладонь об ладонь. Раздается сухой треск, словно ударили поленом о полено.
Ему хочется похвастать:
– Пусть кто скажет, что Докучаев не по добро-совести учит большевиков торговать.
Я говорю с улыбкой:
– Фиораванти, сдвинувший с места колокольню в Болонии, а в Ченто выпрямивший башню, научил москвитян обжигать кирпичи.
Он повторяет:
– Фиораванти, Фиораванти.
46
Сергей подбрасывает в камин мелкие дрова. Ольга читает вслух театральный журнальчик:
– «Форрегер задался целью развлечь лошадь. А развеселить лошадь нелегко… Еще труднее лошадь растрогать, взволновать. Этим делом заняты другие искатели. Другие режиссеры и поэты… Лошадиное направление еще только развивается, еще только определяется…»
Сергей задает вопрос, тормоша угли в камине железными щипцами:
– А как вы считаете, Ольга, Докучаев – лошадь или нет?
