— Судя по тому, что я узнал за последние годы, — произнес он, — жители этих земель зачастую обладают весьма вольным нравом, и верность не входит в число их достоинств. Если будешь дуться на Якаре, то добьешься лишь того, что окончательно его потеряешь.
— Никто не просил у тебя совета.
— Никто и не будет просить советов, если не хочет их получить, — согласился канарец. — Но для того и нужны друзья... — он мягко постучал указательным пальцем по уже заметному животу. — А ты сейчас не в том состоянии, чтобы сражаться, лучше займись ребенком, и через несколько месяцев вернешь Якаре, не омрачая ему жизнь.
— Тебе легко говорить, ты-то ведь мужчина, твоя блондинка далеко, и уже прошло так много времени.
— Для любви время и расстояние — словно ветер, заявил Сьенфуэгос, — они разжигают большой костер и тушат маленький. А мой огонь прямо-таки полыхает. — Он ласково погладил африканку по щеке. — Знаю, что это болезненный совет, но прими его. Пусть Якаре некоторое время поспит в другом гамаке.
— Я убью ту, кто посмеет к нему прикоснуться.
— С помощью яда? — язвительно спросил канарец. — Не говори глупостей! Ты и так многое пережила, еще не хватало обращать внимание на всякие мелочи... Просто подожди немного.
По всей видимости, Уголек, несмотря на все протесты и дурное настроение, все же приняла к сведению его советы, поскольку в течение последующих недель старательно делала вид, будто совершенно не замечает очевидных измен косоглазого, который даже делил со Сьенфуэгосом самых любвеобильных подружек. Однако в одно дождливое утро все переменилось, словно по мановению руки, когда африканка перешла висячий мостик, соединяющий их хижины, и со слезами на глазах призналась:
— Совет старейшин не желает, чтобы у него был чернокожий сын.
Канарец шлепнул на прощание толстушку, с которой провел ночь, и удивленно спросил:
— Что ты такое говоришь?
— Что старейшины согласились провозгласить Якаре вождем племени, но не готовы принять его чернокожего первенца.
— Мать честная! — поразился Сьенфуэгос. — Да как это возможно, чтобы они были расистами, даже никогда прежде не видя негра?
Ответа на этот вопрос он, конечно, не получил. Тем не менее, очень скоро он узнал, что в Доме важных бесед много часов обсуждали возможность рождения у этой странной женщины, показавшей себя настоящей Кураре Мауколаи, ребенка с такой же темной кожей. И вполне может статься, что он окажется истинным демоном, который будет мочиться вонючим «мене», пока не отравит воды озера, а потом и вовсе сожжет его, как и всех жителей деревни — что, кстати, и произошло через несколько столетий.
