Бессмысленно было задаваться вопросом, что происходит в эти мгновения в его голове — ведь скорее всего, там не осталось ни единой мысли, как у акулы, бьющейся в воде и не способной при этом вцепиться зубами в добычу или продвинуться хоть на сантиметр, как бы она не била хвостом.
Он уже был мертв и знал это. Мертв, хотя пока еще дышал и будет еще дышать несколько часов, поскольку ужасный капитан Эвклидес Ботейро не мог прожить самостоятельно, а если бы попытался вернуться на «Сан-Бенто», то ему пришлось бы потешно катиться вниз, как арбуз.
Капитан собрал в кулак остатки достоинства, скрытые в самом потаенном уголке его совести, и это на некоторое время помогло, но вскоре его охватила необъяснимая жалость к самому себе, он закрыл глаза и позволил слезам катиться по чумазым щекам.
Ночь на вершине дюны была долгой, сначала жутко темной, а потом, когда взошла луна, слегка посветлело. Компанию ему составляли лишь рокот волн, мягкая песня ветра и жалобный скрип досок «Сан-Бенто» — корабль, лежащий на берегу, походил на огромного кита, под собственным весом распластавшегося на песке.
Капитану больно было слушать агонию своего корабля, ведь хотя тот был самым грязным, вонючим и ветхим из всех бороздящих океан судов, но все же его единственным домом, королевском убежищем, единственным, чем он действительно обладал.
На заре он одолел усталость и проснулся с первыми лучами солнца, пробудившими вшей, а когда стал искать глазами навес, оказалось, что тот воткнут на расстоянии в десять метров и теперь отбрасывает тень на мальчугана, сидящего на песке и пристально наблюдающего за капитаном своим единственным глазом.
— Вернулся значит, чтобы посмотреть на мою смерть, — хрипло пробормотал португалец и после молчаливого кивка добавил: — Но все равно останешься одноглазым на всю оставшуюся жизнь.
— Уж лучше я буду одноглазым, но живым, а вы — просто жирный боров, которому солнце скоро иссушит мозги... — паренек помахал перед капитаном Эвклидесом Ботейро флягой, стоящей у его ног, и сухо добавил: — В полдень вы предложите мне глаз в обмен на глоток воды.
— Вот же мелкий сукин сын.
— У меня был хороший учитель.
Больше они не произнесли ни слова, лишь молча сидели друг перед другом — один плавился под палящим солнцем, а другой оставался неподвижным, словно превратился в каменного истукана, и только наполненный безграничной ненавистью глаз выдавал, что он жив.
Отчаянная агония жирного и смердящего Эвклидеса Ботейро, капитана «Сан-Бенто», длилась три долгих дня, и за это время он ни разу не пошевелился, лишь закрывал глаза, чтобы поплакать, и открывал их, чтобы посмотреть на своего мучителя или бросить редкий взгляд на выпотрошенный корпус корабля.
