Потом он пнул юнгу ногой, и тот скатился по кормовому трапу, а капитан тем временем угрожал отрезать голову любому, кто решит помочь несчастному, воющему от боли парнишке.
Тристану Мадейре и Угольку пришлось держать Сьенфуэгоса, чтобы он не попался под руку гнусному толстяку, ведь в эти мгновения разум капитана застилала глухая ярость, он и впрямь без колебаний снес бы голову любому, кто бы осмелился приблизиться.
— Не трогай его! — взмолилась негритянка. — Ты все равно не сможешь вернуть Жаирсиньо глаз и добьешься лишь того, что жирдяй тебя убьет.
Канарцу пришлось приложить все силы, чтобы восстановить спокойствие, а когда ему это удалось, он внимательно оглядел ненавистную фигуру, сидящую в огромном кресле.
И тогда он понял, что капитан Эвклидес Ботейро хотел вывести его из себя — его или любого другого члена команды — в поисках зарождающегося бунта, который даст ему предлог наказать всех моряков «Сан-Бенто».
Страх в гораздо больше степени, чем ветер, гнал этот дьявольский корабль вперед, и сейчас страх, который внушал всем этот человек, объединился со страхом, который чувствовал он сам, столкнувшись с тем, что его империя ужаса может рухнуть.
Величайшее достижение завшивленного португальца заключалось в том, что он сумел превратить море, символ свободы, в огромную тюрьму, из которой никто не мечтал выбраться. И сейчас, столкнувшись со срочной необходимостью вытащить свою хрупкую крепость на песок, он ощущал чудовищную неуверенность, поскольку понимал, что едва ли может рассчитывать на верность даже четырех офицеров.
И потому, когда вечером впередсмотрящий объявил, что видит на юге низкую береговую линию, никого не удивило, что капитан тут же послал за помощником и велел без лишних слов:
— Приготовь кандалы. Они нам понадобятся.
— И кого вы собираетесь заковать?
— Всех испанцев, негритянку, Намору, Феррейру, старшего рулевого и юнг. Остальные уже старики или слишком трусливы, чтобы решиться на бунт. И помни... если что — я вешаю без всяких разговоров.
В ту ночь на корабле никто не спал. «Сан-Бенто» приблизился к низкому и заросшему берегу с песчаными пляжами на дистанцию в две мили, и все почуяли густые ароматы влажной земли и буйной растительности — остров находился с левого борта, нос же корабля по-прежнему смотрел на юго-запад.
Моряки перегнулись через борт и оставались в таком положении, пока на горизонте не исчезла убывающая луна, так что всё вокруг погрузилось во тьму. Большую часть парусов убрали, но с первыми лучами зари пришло разочарование — земля исчезла бесследно, словно ее поглотила пучина.
