— Ой, осторожно! Инструмент стоит кучу денег!
Потом она сказала:
— Я часто вижу тебя около музыкального училища.
— Я хожу за хлебом, — ответил мальчик.
— Ну да, — согласилась девочка.
Она уже не вспоминала о Диане.
— Знаешь что, — предложила она, — пойдем ко мне. Я сыграю тебе ноктюрн. Мы будем пить чай.
Он ничего не ответил. Он вдруг подумал, как было бы хорошо, если бы рядом была Диана. И если бы она сказала: «Я сыграю тебе ноктюрн. Мы будем пить чай».
Он бы нес ее скрипку, как пушинку, даже если бы она весила больше, чем виолончель. Он бы с радостью слушал скучный ноктюрн и пил бы чай. Как странно, что с одними людьми хочется все, а с другими — ничего.
— Так пойдем? — повторила девочка.
— Все равно, — сказал он.
— Вот и хорошо!
Она улыбнулась, и лицо ее стало еще круглее.
Дождь не проходил. Он обволакивал фонари, здания, силуэты деревьев. Все предметы теряли форму, расплывались. Город обмяк от дождя.
А почему он должен стоять под окнами и ждать Диану? Она пробегает мимо легко и свободно. Ей все равно, стоит он или не стоит. Есть он или его нет. Она стучит каблучками по камням. А эта сама заговаривает, и не убегает, и зовет его слушать ноктюрн и пить чай. И доверяет ему виолончель, которая стоит кучу денег.
Он вдруг подобрел. Ему захотелось сказать своей спутнице что-то приятное. Нельзя же все время дуться.
— Хочешь хлеба… теплого? — спросил он,
Она кивнула головой.
Он полез за пазуху и отломил кусок хлеба. Хлеб остыл, но был мягким.
— Как вкусно! — сказала она.
Он был доволен, что ей понравился хлеб.
— Ты любишь музыку? — спросила девочка.
Он покачал головой.
— Это твой большой недостаток, — подчеркнула она, — но ничего. Я научу тебя любить музыку. Идет?
— Идет!
Все складывалось очень хорошо. Круглолицая уже не казалась ему такой круглолицей и вообще была славной девчонкой. Она уводила его от нудного дождя. Больше он не будет искать окно со скрипкой, а будет прислушиваться к голосу виолончели. Надо только получше запомнить, какой у нее голос.
— Ты хороший парень… — как бы невзначай сказала его спутница.
И он тут же согласился с ней.
Он согласился с ней и вдруг как бы запнулся. Ему показалось, что это не он шагает по дождю с большой, тяжелой виолончелью, а кто-то другой. И этот другой не имеет никакого отношения к неприступному зданию музыкального училища, к его таинственной жизни, к ярким окнам, у которых свои разные голоса. Все пропало. И его самого уже нет…
В следующее мгновение он остановился. Он поставил большой черный футляр на мокрый асфальт и прислонил его к дому. Футляр стал похожим на черную ящерицу с длинной шеей и маленькой головкой.
