— Жить и думать о жизни нужно легче. У сытого — своя правда, у голодного — своя, — улыбнулась Любаша, занося в купе стакан кипятка. Я же вижу, как ты на пустой стакан смотришь… Сейчас, мой первый в жизни зайчик, будем чай пить. С печеньями. Чаю хочешь?
— Хочу, — сказал Максим правду. — И от того, чтобы на зуб чего-нибудь положить, тоже не откажусь.
— Вот это по-нашему! Режь правду-матку, когда в животе пусто… Голод — не тетка, пирожка не даст.
Она достала второй стакан, лимон, начатую пачку печенье и, подумав немного, вытащила еще не начатую палку копченой колбасы.
— Ешь, — сказала Любаша. — И не стесняйся, располагайся поудобнее, ноги только подбери, а то я о твои башмаки постоянно спотыкаюсь.
В проеме двери нарисовалась плоское, как блин, лицо женщины в лампасах. Общественница, подозрительно осмотрев чай и закуски на столике служебного купе, ехидно спросила, нажимая на «р», прорычала тигрицей:
— Р-р-разбираетесь? Ну-ну… Помощь не нужна?
— Не нужна! — не очень вежливо ответила Любовь Ивановна. — Р-р-разберемся. Отдыхайте, граждане пассажиры, большой свет вырубаю…
И с треском задвинула заедавшую дверь купе.
Стоявший за её спиной мужичок со спитым лицом народного страдальца, успел жалобно спросить:
— Тула скоро?… Скоко стоять будем?
— Скоко надо, стоко и будем! — спародировала Люба. — Спать, граждане пассажиры! Спать!..
К Любе пришел профессиональный кураж: мол, будут тут указывать всякие!.. Так всегда делала её старшая напарница. И по-другому Любаша пока защищаться не умела.
Она достала перочинный ножик, стала резать колбасу.
— Вам, я вижу, тоже в жизни досталось… — сказала она, пододвигая печенье и аппетитные кружочки поближе к гостю.
— Давайте на «ты», не на дипломатическом приёме…
Она легко согласилась:
— Давайте. А я думала мы давно на дружеской ноге…
— А хочешь, я тебе о тебе расскажу?
— А что ты знаешь? — подняла молодая женщина глаза. — Ах, ты же этот… Звездочет. Ну, давай, ври… Только так, чтобы мне приятно было. Колбасы ешь вволю. У меня еще есть.
Максим пожал плечами.
— Врать-то я, прости, не умею… Даже за колбасу…
Она прыснула в кулачок, пряча от Максима смеющиеся глаза.
— Я буду делать вид, что верю… А ты делай вид, что говоришь правду. Вот и вся обоюдная приятность.
— Ладно, слушай, — кивнул он. — О такой работе ты еще пять лет и не мечтала…
— О какой? — перебила она.
— О такой, о работе проводницы… Не перебивай.
Она, не скрывая снисходительной улыбки, кивнула.
— Не мечтала, конечно…
