Люба с интересом слушала художника, удивляясь, как можно запомнить одни только непривычные имена всех этих древних римлян…
— А откуда ты всё это знаешь? — спросила она.
— Из прошлой жизни, — рассмеялся Нелидов. — Откуда же еще?
В служебное купе постучали, кто-то хрипло попросил чаю.
— Сейчас, сейчас, — не открывая двери, отозвалась Любаша. — Всех напою… Подождите, пожалуйста.
— А что еще в этой трубе? — с любопытством спросила проводница.
— Да всё такие же эскизы, наброски и зарисовки к задуманной мной картине «Пророчество Асклетариона».
— Пророчество… кого?
— Асклетариона, — ответил Звездочет. — Был такой Астролог у цезаря. Честный, неподкупный человек. Мог за ложь получить мешок золота, но сказал правду. И был казнен…
— За правду?
— За правду, не сказать которую императору, всю свою сознательную жизнь пытавшегося обмануть судьбу, он не мог…
Дверь служебного купе с грохотом отъехала, в проёме показалось хмурое лицо какого-то пассажира.
— Девушка! Так будет чай или нет?
— Люба загремела подстаканниками, из шкафчика достала уже нарезанный лимон, сахар.
— Десять рублей, пожалуйста…
— Так это же другое дело!.. — обрадовался хмурый и посветлел лицом. — Чай не пьешь — какая сила? Чай попил — совсем ослаб…
И он, наливая кипяток в стакан, как заговорщица, подмигнул Максиму.
Люба выглянула в коридор вагона, пассажиры наконец-то угомонились и укладывались на свои полки.
— Значит, вашего звездочёта за правду казнили?
Она будто забыла, зачем привела в купе этого странноватого молодого человека — дерматиновая папка с кармашками для проездных документов пассажиров была отодвинута на край стола. Колеса ритмично отстукивали: «До— ми-ци-ан, До — ми — ци — ан…».
— Выходит, загадочно улыбнулась Люба, — этот ваш император правды знать не хотел… Потому и убил звездочета…
— Астролога Аасклетариона…
— Есть разница?
— В сущности, никакой…
— Ну, астролога убил. За правду… — рассуждала девушка. — За чью?
— Что «за чью»?
— За чью правду? Астролога или императора?
Максим вытащил ложечку из пустого стакана, которая противно дребезжала о стекло.
— Правда — она одна: и для императора, и для звездочета. Она же — правда…
— Так вы сказали, что он ему мешок золота предлагал… Зачем? Чтобы услышать правду?
Художник улыбнулся, покачал головой:
— Чтобы не слышать её… Император не хотел слышать ЭТУ правду…
— А что же он тогда хотел?
— Хотел, чтобы Асклетарион слукавил, соврал, проще говоря, придумав ту правду, которую цезарь хотел от него услышать…
