29 сентября 1953 года я сидел дома, когда зазвонил телефон. Звонили из Осло и просили меня написать некролог о Рейтере. Спустя пятнадцать минут я был в его небольшом домике на Бюловштрассе. То, что я увидел на обратном пути, я не забуду никогда. На всех улицах, по которым я проезжал, в окнах горели свечи. Никто к этому не призывал. У газетных киосков, узнав о его кончине, плакали люди. Город скорбел по бургомистру, которого воспринимал как своего отца. На грандиозном траурном митинге, состоявшемся 1 октября на площади, получившей впоследствии его имя, я сказал: «Ты сам никогда не сомневался в торжестве свободы. Поэтому ты сумел подарить надежду тем, кто работал вместе с тобой, всему населению, и в первую очередь молодежи, вновь придать им уверенность. Тебя иногда называли отчаянным оптимистом. Но что сталось бы с этим Берлином без несгибаемой воли и без веры, которая смогла свернуть горы?» Вместе со своим другом Рихардом Лёвенталем я взялся написать подробную биографию Рейтера. Она вышла в свет в 1957 году.
В берлинской парторганизации я незаметно вырос до лидера рейтеровского крыла. Это произошло как бы само по себе. На земельном партсъезде весной 1954 года я вторично вступил в борьбу за пост председателя и потерпел поражение, недобрав всего два голоса. На этом съезде более открыто, чем раньше, проявились различные точки зрения, порой даже непримиримые. Я потребовал, имея в виду и СДПГ, которая все еще поддерживала Нойманна, сделать однозначный выбор в пользу Запада и высказался за заключение пакта о безопасности. Ни у себя, ни у делегатов я не хотел создавать иллюзию возможности воссоединения в ближайшем будущем. Я считал, что общегерманская политика должна быть долговременной, а таковая подразумевала вклад немцев в оборону в рамках НАТО. Стремление к воссоединению не должно было впредь подменять практическую политику. Но в середине 50-х годов практическая политика означала укрепление основ демократии и социальной безопасности в ФРГ. В Берлине же это выражалось в укреплении экономики и преодолении отставания от немецкого Запада.
На федеральном съезде партии, состоявшемся в июле 1954 года в Берлине, подобные «реформистские» идеи воспринимались еще как нечто чуждое. Так же как и мое предупреждение о том, что немецкие левые по-прежнему недостаточно серьезно относились к соотношению между демократическим строем и военной машиной. Мой вывод гласил: СДПГ лишь тогда сможет проводить — в национальном и в международном масштабе — ответственно и успешно свою политику, когда она научится обращаться с рычагами власти. А пока что мне еще раз дали понять, что такое власть в партии. На выборах в правление партии за меня было подано всего 155 голосов, и я провалился. Франц Нойманн как-никак получил 270 голосов. В следующем раунде, в 1956 году в Мюнхене, я также сошел с дистанции.
