Бухгалтер Потапов по-прежнему каждый вечер заходил к Скороходову. Они много курили и вели разговор о сложности человеческих отношений. К своему удивлению, Скороходов иногда отмечал, что у него появилась склонность к философским рассуждениям.
— Знаешь, Иван Васильевич, о чём я часто думаю в одиночестве? — спросил как-то Скороходов. Бухгалтер поднял брови.
— Вот говоришь, сухой сук вовремя отрубить — дерево лучше расти будет. Но если отрубят так, что дерево засохнет?
— Говори прямо, Пётр Ильич.
— Мне кажется, у того дерева не только сухой сук, но и здоровые ветки обрубили, все листья ободрали, — продолжал Скороходов, не обращая внимания на замечание Потапова.
— Отрастут, — коротко ответил старый бухгалтер.
— Нет, Иван Васильевич, потерянного мне никто уж не вернёт.
— Потерянного? А ты, Пётр Ильич, — прости уж дотошного старичонку, — ты знаешь, что потерял?
— То есть как, «знаешь ли»? — удивлённо переспросил Скороходов. — Жену, разумеется, и… мать для ребёнка.
— Жену!.. Это уж как следствие, если можно так выразиться. А раньше?
— Раньше? Да, да, помню, ты говорил тогда на берегу речки что-то про умение сохранить чужую любовь. Чужую… Не знаю. Я делал для неё всё… Впрочем, рассуждения о подобных вещах мне всегда были не под силу.
Помедлив, Скороходов повторил:
— Я знаю сейчас одно: потерянного мне никто не вернёт.
— Кто ж тебе вернёт его? Сам потерял, сам и возвращай.
— То есть ты, Иван Васильевич, по-прежнему считаешь во всём виноватым только меня?
Бухгалтер достал из коробки новую папиросу, долго мял её пальцами. Потом задумчиво произнёс:
— Не во всём. Но вина твоя большая, Пётр Ильич.
— Не понимаю, в чём, — сознался Скороходов. — Объясни, пожалуйста.
— Но стоит, Пётр Ильич. Когда сам переваришь всё до конца, поймёшь — так будет лучше.
Потапов ушёл, а Скороходов долго ещё сидел, не шевелясь, отвалившись на спинку дивана, ворошил в памяти старое.
— В чём же моя вина, в чём? — мучительно думал он. Но ответа не находил.
На это, видимо, требовалось ещё время.
_____
Дед Харлампий Макарыч очень стар. Пожалуй, никто в деревне не скажет, сколько ему лет. Даже старожилы, помнящие времена организации колхозов, говорят, что и тогда Макарыч был уже совсем седой.
Сколько ему лет — не знает и сам Харлампий Макарыч. И когда однажды счетовод колхоза, выписывая какую-то справку, спросил старика о возрасте, он ответил:
— О-хо-хо, сынок! Года-то как вода… Течёт и течёт меж бережков — поди-ка узнай, сколько протекло.
