Летние истории | страница 58
Страдзинский сморщился, но не сильно и скрытым от нее профилем.
Пройдясь миниатюрным торнадо по универсаму, они зашли в парк, возле одного из пустующих теперь санаториев, примостившись на скамейке под пышным тополем.
Страдзинский ничего не ел со вчерашнего дня, и от этого все становилось необыкновенно вкусным. Он отламывал нежно-желтый сыр, сопровождая его куском еще теплого батона, соблазнительно хрустящего поджаристой коркой, тут же присасывался к пластиковому пакетику сметаны и жадно вгрызался в сочную колбасную плоть, заливая ее соком. Пить из литрового пакета было неудобно, и две тёемные виноградные струйки побежали по его подбородку.
Ему казалось, что он в жизни не ел ничего вкуснее, а, может быть, и не казалось:
Рома лёег на скамейку, подложив под голову Любины колени, вытащил из нагрудного кармана пачку "Винстона" и с наслаждением закурил. Солнце ласкало высунувшиеся из шорт ноги, сытость наполняла тело приятной тяжестью, и невыразимо вкусен был дым первой утренней сигареты.
"Хорошо-то как: — подумал он, расплываясь младенческой улыбкой, — до чего же немного надо человеку для счастья — есть, когда голоден, закурить после завтрака, положить голову на колени ласковой бабы: а остальное: деньги, тёетки, успех, что это, в сущности? Тлен, чепуха, и больше ничего: — пройдясь по глубокомысленным банальностям, Страдзинский перекинулся вдруг к другому: а ведь, пожалуй, ни одна женщина меня так не любила, то есть они любили, конечно (мимолетный пробег по закоулкам сознания принес неприятное сомнение в собственной категоричности), но не вполне меня ныне существующего Рому Страдзинского, а какого-то иллюзорно похожего на него парня с другой причёеской или другим чувством юмора, без склонности к ночному покеру и коньяку или, наоборот, со склонностью к загородным прогулкам".
Свежесть мысли так поразила Страдзинского, что он, стараясь быть абсолютно последовательным и честным с собой, развил ее до конца. Результат, как обычно бывает при абсолютной последовательности и честности, оказался совершенно невозможным.
Страдзинский торопливо сбежал от всей этой толстовщины в функциональный комфорт реалистического подхода.
"В самом деле, — убеждал он себя, — положим, первые полгода она будет носить меня на руках, но ведь потом, когда эйфория слегка поутихнет, мне придется жить с абсолютно незнакомой женщиной. Я же понятия не имею, какая она без всей этой розово-романтической требухи. Да и не в этом суть: "