II
Зал в преддверии близкого рассвета пустел. Отчасти протрезвев, Рома, уткнув нос в бокал, раздумывал, куда же подевались все те девицы, что так весело плясали с ним всю ночь.
— Ну что красавец? — шлепнулся на диван напротив вальяжный, подшофе, Борис, — скучаем, обломавшись?
— А где твоя подруга? Смоталась? — мстительно спросил Рома.
— Коллега! не надо завидовать, подруга наводит глянец в сортире. Мы уходим.
— Ве-еселых тебе палок! — не рассчитав, громко выкрикнул Страдзинский.
— Фи!.. хотя, за искренность спасибо. Кстати, я тебе не говорил главного правила ночных клубов? — подозрительно светским тоном осведомился Боря.
— ?
— Танцуя с третьей девочкой или заказывая пятую текилу, привыкай к мысли, что спать будешь один.
— Тьфу на тебя.
— Но, неся, как старший товарищ, за тебя некоторую ответственность, замечу, что за твоей спиной, в дальнем углу, мается с выводком юрьевских девиц Илья.
Рома бросил через плечо внешне небрежный, но весьма старательный взгляд.
— Там их всего две.
— Тебе мало? А та, в шортиках, осталась?
— Да, — голосом берущей след собаки сказал Страдзинский.
— Рекомендую. Где, кроме райцентров русской Лифляндии, найдешь такую вызывающую красоту и волнующую свежесть.
Боря говорил это, небрежно опуская руку на плечо своей вернувшейся самочки, — она, жеманно скривив смазливую мордашку, прилипла к нему всем телом. Рома представил их сегодняшнюю горячую и одноразовую любовь, Борину вздутую буграми мышц спину, ритмично двигающуюся над гортанными вздохами и летающим по подушке лицом.
"Брр: мне определенно нужна женщина".
И потянул сигарету из краснеющей на столе пачки.
— Ты ж бросил.
— Ладно, одну можно, — сказал Рома сакраментальную фразу — губительницу мудрых решений.
— Ты смотри, так оно все и начинается.
— Оу, бомонд.
К ним двигалась прощаться с детства нелюбимая парочка. Павлик, (имя Паша ему не нравилось) красавец необыкновенной элегантности, и Ляля Рачкова, теперь уже его жена, дочь кинорежиссера, широкого московского хлебосола.
Малоизвестно, чем именно занимался теперь Рачков-старший, но, определенно, кино он не делал уже лет десять, хотя и мелькал бесперечь в ящике. Вернее всего, именно благодаря ему Павлик с Лялей вели с недавних пор музыкальную передачу на небогатом московском канале.
Она была красивой женщиной, очень красивой — высокой холодной блондинкой, эдакой Снежной Королевой в постановке провинциального ТЮЗа, но вместе с тем исключительно глупой, хвастливой и болтливой девицей, вызывавшей после получаса общения отвращение почти физическое.
