Направив бессмысленный взгляд в окно, отделявшее его от слезящейся петербургской ночи, Евгений задумался, ища, куда поместить почти готовый сюжет, неизбежно возвращаясь в летний месяц, проведенный в любимом прибалтийском городке.
Таинственная тишина тамошнего курорта, опустошенного границей и визами, шуршание ветра в верхушках сосен, ласковость прибоя на бесконечном пляже все это просилось стать декорацией романтичной истории.
Но смертельно не хотелось ему писать знакомых людей в знакомом пейзаже, заменяя чудо рождения живых и объемных персонажей банальным описательством. Отлично зная, что вот так, наскоком, ничего путного не выдумает, он все же напряженно старался.
Что, если, скажем, так:
Послевоенная обшарпанная коммуналка. Голодный студент — комиссованный лейтенант.
Исторический факультет.
Сосед, безногий герой, алкоголик и орденоносец.
Соседка, холодная мегера, отравляющая окружающим жизнь и наводящая ужас на всех обитателей квартиры, не исключая и героя-орденоносца, боящегося ее до панических судорог.
Студент остается без карточек (вытащили в переполненном трамвае). Он, с радужными голодными кругами в глазах, прокрадывается на кухню и хлебает наваристый борщ соседки-мегеры. Мегера заходит на кухню и разогревает остекленевшему от ужаса студенту борщ. Смотрит, как он ест, и глаза ее наполняются слезами — у нее не вернулся с войны сын-ровесник.
Вульфа, с трудом подавив тошноту, торопливо забыл про борщ вместе с героическими алкоголиками.
Породив еще парочку подобных шедевров, он обреченно потер высокий лоб и наконец решился, клятвенно, впрочем, пообещав себе населить избранный интерьер новыми людьми.
Следующим шагом надо было выбрать имя главного героя, что всегда давалось ему с трудом. Вульф протащил глаза по книжным полкам; взгляд его остановился на потрепанном собрании сочинений в синих обложках, и он произнес вслух, словно пробуя на язык, имена: Антон, Павел: Тоша, Паша, сказал он неожиданно язвительно.
Тьфу: не то: к этим именам лепились физиономии категорически не годящиеся под рождающийся образ.
— Так, еще раз, — сказал он, хотя никакого другого раза еще не было, рефлектирующий, тонкий, чувствительный, профессия, надо полагать, артистическая:
какой тут к черту Паша, Леша.
Теперь он смотрел на вдрызг истрепанный том: Федя, Миша: — нет, нет, не то:
О! Родион Романыч, — неплохо, хотя Родион, пожалуй, как-то старорежимно, а вот Роман — это то, что надо.
Однако в этот момент лицо у него скривилось: "Тоже не фонтан — Рома: Ладно, бог с ним, Рома так Рома".
