Массивная, но очень живая женщина лет сорока пяти обтерла о заднюю часть комбинезона мокрые от тузлука руки и вытащила из ящика стола толстую тетрадь.
— Садись, гвардейцы! — скомандовала она, кивнув на диван, тоже усеянный селедочной чешуей.
Карандаш в ее красной, набрякшей руке выглядел по меньшей мере так же странно, как, допустим, на голове кита чепчик. Она оглядела нас быстрым, наметанным взглядом.
— Меня зовут Катерина Романовна, — сказала она с достоинством. — Как вас?
И карандаш заработал, выстраивая нас в хвост длинной гирлянды имен и фамилий. Против каждой, я видел, стояло: «слес.» или «техн.-стр.», «шоф.» или «учитель», «трактор.», «бух.» и даже — «адвокат». Из нас двое тоже оказались шоферами; двое, в том числе я, крановщиками, и только один работал раньше в море матросом.
«Пом. капитан-директора» вложила карандаш в тетрадь, закрыла ее, потом похлопав руками по столу, заваленному ворохами разных бумаг, обнаружила под ними пачку беломора и закурила.
— Слушать меня. — Она потерла пальцами виски с рыжими, с сединой в корнях прядями волос. — Здесь вам не берег. Работа в две смены по двенадцать часов. Будете на совесть вкалывать — заработаете, будете халтурить — выгоню. Ноги в транспортер совать тоже не советую, нянчиться здесь с вами некому, все работают. Ясно? Расписываться!
Она снова раскрыла тетрадь и пододвинула ее ко мне, я сидел у самого стола. И пока мы расписывались за инструктаж по технике безопасности, она приговаривала:
— Вот так, гвардейцы, теперь каждый отвечает за себя. Море любит сильных. А сильные, говорят, любят выпить?..
Мы нестройно хохотнули.
— Так вот зарубите себе: будете «балдеть» — сразу гон с парохода. Ясно?
Мы молчали.
— Не поняли?
— Все ясно, Романовна, — сказал матрос.
— Че не понять-то? — хмыкнул один из шоферов.
— Вы, шоферюги, и ты, крановщик, — она ткнула пальцем в парня, который расписался последним и протягивал ей тетрадь, — пойдете в бригаду Насирова, она сейчас работает в день. Вы двое, — палец указал на меня и матроса, — в бригаду Иванова, в ночь. Ясно? Все!
Она дала нам пять бумажных квадратиков. «Приходный лист», — прочел я.
— «Углы» свои, — она кивнула на наши пожитки, — можете оставить здесь, и дуйте к четвертому помощнику. — И бросила взгляд на большие круглые часы на переборке. — Он сейчас на вахте и расселит вас. Все.
— А как с робой? — поинтересовался шофер.
— У завснаба, — не повернувшись, устало сказала женщина. От ее живости не осталось следа. Видно было, что ей не приходится высыпаться и теплая каюта сейчас сморила ее. Она бросила погасший окурок в консервную банку, зевнула, крепко зажмурилась, насильственно широко раскрыла глаза и взяла белую телефонную трубку.
