Постепенно они полностью присвоили продавца сластей. Им дольше было до ужина; они покупали больше сластей. В седьмом-восьмом классах, когда «городские» первые обзавелись мальчиками из-за того, что у них было кино и дискотека «Бампс» по уикендам, «загородные» возмещали это богатым воображением.
В эти тоскливейшие поездки домой, мимо убитых наповал деревушек и мокрых полей, они превращали внутреннюю пустоту в загадку. Было что-то исступленное в том, как они кидались занимать заднее сиденье (те, кто сидел впереди, перегибались через высокие спинки) и умело разрывали зубами шоколадные обертки. Тут не страшно было сидеть притиснутыми друг к другу, чего в школе они просто не выносили. Они любили (не сознавая этого) запотелые окна и тряску, мятую красную обивку и запах тел. До краев переполненные заговорщицким духом, они изобретали интересную жизнь.
У него есть прошлое; в этом они не сомневались. Но откуда и как взялся его странный вид, его непонятный характер — это было решать им самим. Большинство голосов всегда было за преступление, сексуальное преступление. Но были и другие, не менее убедительные объяснения: он скрывается от кого-то могущественного, кто имеет на него зуб; он «колется»; он тайный агент. Чем он занимается целый день, до их прихода? Один у себя в каморке, с включенным радио? На автобусном вокзале покупателей было раз-два и обчелся. Они представляли себе, как он в сумерках нащупывает кружки с чаем и нежно расцвеченные газеты.
Вспоминаются отрывочные соображения:
«Для меня хуже всего его взгляд. По-моему, он ледяной и пронизывающий». (Энтия Джад.)
«Никогда бы не купила у него ничего без обертки». (Сэра Уитакер.)
«Замечали, как он подергивает шеей? — (Мэри Ханнивел) — Это невроз и навязчивая идея».
«Не выношу, когда у него кадык прыгает под кожей».
«А ногти…»
«А зубы…»
Остальное скрывал прилавок.
Однажды лавочка оказалась закрытой, на дверях было написано, что по болезни. Она стояла закрытой три недели. Продавец вернулся странного цвета, с синевой под нормальным румянцем. Они надеялись, что медицинская инспекция дезинфицировала лавку перед открытием.
После летних каникул лавка всегда выглядела чуть более поношенной. Они про это не говорили, но иногда вспоминали на последнем уроке первого школьного дня и с бессмысленным волнением начинали следить за приближением стрелки классных часов к четырем. Потом в коридоре начинал оглушительно визжать истерический звонок, отзывавшийся болезненной дрожью в позвоночнике.
