— Добрый вечер, Мартин… Добрый вечер, Хокинс, — свысока бросил он и, подойдя к стойке, распорядился:
— Как обычно, Мартин.
Трактирщик с полунасмешливой почтительностью принялся исполнять заказ; Хокинс смотрел в мою сторону, чувствуя себя не в своей тарелке, что удивило новоприбывшего и заставило заметить мое присутствие. Он резко развернулся ко мне, и я увидел, что его кожа — там, где лицо не закрывали кусочки пластыря, — заполыхала. Сверкнув карими глазами, он закричал, гневно махнув рукой трактирщику:
— Мартин! Мартин, будь ты проклят! Тут чужак! Какого черта ты меня не предупредил?
— Простите, мистер Эдвард, — проговорил трактирщик, ставя стакан виски перед взбудораженным посетителем. — Не успел.
— Врешь! — несколько неподобающе для такого пустякового недоразумения бушевал и ярился тот. — Нагло врешь! Хочешь, чтоб надо мной вся округа потешалась!
Подняв только что наполненный стакан, он швырнул его на присыпанный песком пол; стакан разлетелся вдребезги. Затем, схватив шляпу и прикрыв ею, как щитом, свое изувеченное лицо, он выскочил из зала.
— Катитесь вы все к чертям! — крикнул он нам с порога.
Я слышал, как он быстро зашагал прочь. Он свернул за угол, и шаги смолкли. Я поглядел на Хокинса. Егерь уставился в кружку, медленно вращая ее, будто перемешивал содержимое. Мартин, выйдя из-за стойки, флегматично смел осколки стакана в совок. Я вдруг понял, что эти простые деревенские жители приняли нервную вспышку близко к сердцу и печалятся, как родители, чей отпрыск опозорил себя. Но я, разумеется, не был готов поддержать возникший заговор молчания: репортер во мне требовал объяснений.
— Странный юноша, — кинул я пробный камень. — Кажется, очень ранимый?
— Ранимый? — повторил Хокинс, сразу подняв взгляд. — Видал я, как он взял Тома Пайка одной рукой за шкирку, а другой за штаны да запихал в лошадиную поилку, а тот
всего только спросил, где он одежу шьет, точно-точно.
— Местный Карпантье[17], полагаю?
— Ну, спуску никому не дает, — сказал Мартин и, глянув на меня, вернулся за стойку.
— Вижу, он тяжело переживает из-за своего нынешнего увечья. Ошибусь ли я, если предположу, что недавно он запутался в колючей проволоке?
К моему откровенному разочарованию, Мартин лишь порычал что-то в ответ и мрачно покачал головой; Хокинс, как зеркало, повторил его неопределенное покачивание.
— Он сильно покалечился? — не сдавался я.
— Одна царапина глубокая, — ответил Хокинс и бросил извиняющийся взгляд на трактирщика. Неприятный инцидент, казалось, сблизил их. — Та, что на шее. Но он-то над своей внешностью трясется, да, Мартин?
