виновата в обрушившихся на него несчастьях.
— Должно быть, он сошел с ума, — произнес я. Полагаю, слова мои прозвучали возмущенно, потому что Изо-бель опустила глаза и покраснела.
— Только не думайте, что я виню его, — поспешно добавил я, — но он обязан заговорить — если не ради своего доброго имени, то ради вас. Вы увидитесь с ним сегодня?
Изобель кивнула.
— Он может прийти в любую минуту, — ответила она, а затем посмотрела в сторону, на дневные газеты, в беспорядке лежавшие на полу рядом с диваном. — Вы, конечно, читали, что пишут обо всем этом?
Я кивнул.
— А чего вы ожидали? — проговорил я. — Это одно из тех дел, когда практически все улики, пусть и косвенные, указывают на невинного как на преступника. Я серьезно беспокоюсь из-за Каверли, и не только потому, что он поставил вас обоих в самое сомнительное положение, но и потому, что он препятствует осуществлению правосудия. Своим необъяснимым молчанием, разумеется, не желая того, он дает убийце время улизнуть от закона.
Не успел я договорить, как услышал, что к дому подкатило такси, и, выглянув в окно, увидел, как из него выходит Каверли, расплачивается и входит в подъезд. Он двигался непривычно суетливо, и с неожиданной болью в сердце я осознал, что он похож на беглеца. Вскоре он появился в комнате и, обнаружив меня, не стал скрывать враждебности.
Эрик Каверли не имел ни малейшего сходства с покойным баронетом, от которого унаследовал титул, ибо происходил из совершенно иной семейной ветви. Сэр Маркус был темноволос и смугл; Эрик Каверли, с другой стороны, принадлежал к той светловолосой породе англичан, что отличается свежим цветом лица, замечательным здоровьем, неброской привлекательностью и, как правило, веселым, незлобивым нравом. Между нами никогда не было особой симпатии, так как я посвящал слишком много времени абсолютно нелепым, по его мнению, занятиям. Хотя кругозор его был достаточно широк, он оставался типичным выходцем из своего класса, и вряд ли кто-нибудь, не кривя душой, причислил бы его к интеллектуалам.
— Доброе утро, Аддисон, — довольно натянуто сказал он, поздоровавшись с Изобель; кажется, мое присутствие в доме его рассердило. — Похоже, господа из вашего газетного племени сговорились вздернуть меня на виселице.
— Вы несете чушь, Каверли, — отрезал я. — Такое недопонимание возникает тогда, когда кто-то отказывается говорить, где был и что там делал.
— Но это возмутительно! — запальчиво воскликнул Каверли. — С чего бы
