Я внимательнее пригляделся к занавесу и согласился с выводами инспектора, но заметил и еще кое-что.
— Комната одно время освещалась газовым рожком! воскликнул я. — Здесь, под планкой для картин, клапан.
— В большинстве домов в этой местности есть и газ, и электричество, — задумчиво произнес Гаттон.
Но не успел он договорить, как я увидел, что выражение его лица изменилось и он мгновенно внес стул в нишу.
— Придержите портьеру, — скомандовал он.
Встав на стул, он принялся изучать небольшой газовый клапан, замеченный мной. Какое-то время я молча наблюдал за ним.
— Как думаете, что это? — спросил я.
Инспектор посмотрел через плечо.
— Кажется, я обнаружил улику! — ответил он.
Изобель вошла в комнату и направилась ко мне. Никогда доселе она не казалась мне столь прекрасной — в простом утреннем платье, с восхитительными рыжеватыми солнечными бликами в волосах. Но в ее взгляде по-прежнему жил страх. Поднявшись ей навстречу, я не мог не заметить, что она старается перебороть охватившее ее нервное напряжение.
— Вы переживаете за Эрика? — спросил я после обмена довольно формальными приветствиями, которые, как мне показалось, помогли нам скрыть эмоции. Мне точно, и ей, как я узнал позднее, тоже.
— С каждым днем тучи над ним сгущаются все сильнее, — ответила она, опускаясь на диван рядом со мной.
Тень беды, окутавшая нас, в то мгновение и в самом деле была почти осязаема: на нас словно опустилась тьма египетская, и даже сияние утра не могло развеять ее.
— Когда вы в последний раз видели Каверли?
Изобель устало подняла голову.
— Вчера вечером, и он, по-моему, подозревал, что за ним следят… следит полиция.
Я отметил, что Изобель говорит про Эрика Каверли с некоторой отчужденностью, которую не смог объяснить. Наверное, это было естественно, но я вел себя как глупый слепец, неспособный увидеть борьбу противоречивых чувств, терзающую ее изнутри.
— Он все еще отказывается говорить, что делал в ночь убийства? — спросил я.
— Да, он по необъяснимой причине упорно продолжает молчать, — сказала Изобель.
Глаза ее сделались еще печальнее.
— Но что я действительно не понимаю, так это недавно проявившуюся в нем неприязнь.
— Неприязнь? По отношению к кому?
— Ко мне.
— Но…
— Ох, Джек, я в полной растерянности и совершенно несчастна из-за этого. А как горько он жаловался на полицейскую слежку, установленную за ним! Он осознает, конечно, что коронер ложно истолковал его молчание, но вместо того, чтобы честно рассказать обо всем, он по-настоящему злится, даже оставаясь со мной наедине, и не объясняет причин. Честно говоря, он всем своим видом показывает, что это
