— Мы можем теперь с полной уверенностью утверждать, что ваш муж умер в результате отравления эзерином.
— Вы хотите сказать, что причиной смерти были глазные капли?
— По-видимому, когда вы в последний раз делали инъекцию, вы ввели ему не инсулин, а эзерин.
— Но я этого не знала! Я ни в чем не виновата. Уверяю вас, инспектор.
— Значит, кто-то умышленно подменил инсулин эзерином.
— Какое чудовищное злодеяние!
— Вы правы, миссис Леонидис.
— Вы думаете, что кто-то сделал это с умыслом? Или случайно? Ведь не могли же так злобно пошутить?
— Мы не считаем, что эта была шутка, — сказал Тавенер.
— Должно быть, это сделал кто-нибудь из прислуги.
Тавенер промолчал.
— Должно быть. Просто не представляю себе, кто бы еще мог такое сделать.
— Вы уверены в этом? Подумайте, миссис Леонидис, нет ли у вас каких-нибудь подозрений? Не замечали ли вы какого-нибудь недоброжелательства или зависти? Не произошла ли какая-нибудь ссора?
— А у меня нет абсолютно никаких подозрений, — сказала она, не спуская с него настороженного взгляда.
— Вы говорили, что в тот вечер были в кино?
— Да. Вернулась в половине седьмого… пора было вводить инсулин… я… сделала инъекцию, как обычно… и ему стало плохо. Я страшно испугалась, побежала к Роджеру… обо всем этом я уже рассказывала вам. Неужели нужно без конца повторять одно и то же? — В ее голосе послышались истеричные нотки.
— Весьма сожалею, миссис Леонидис. Теперь я хотел бы поговорить с мистером Брауном.
— С Лоренсом? Зачем? Он ничего об этом не знает.
— И все-таки мне нужно с ним поговорить.
Она взглянула на него с подозрением.
— Он занимается с Юстасом латынью в классной комнате. Вы хотите, чтобы он пришел сюда?
— Нет, мы сами пойдем к нему.
Тавенер быстро вышел из комнаты. Мы с сержантом Лэмом последовали за ним.
— Ну и нагнали вы на нее страху, сэр, — сказал сержант Лэм.
Тавенер что-то проворчал. Поднявшись по нескольким ступеням, он повел нас по коридору в большую комнату, окна которой выходили в сад. За столом в классной комнате сидели белокурый молодой человек лет тридцати и красивый черноволосый шестнадцатилетний юноша.
Когда мы вошли, оба взглянули в нашу сторону. Брат Софии Юстас уставился на меня, а Лоренс Браун поднял страдальческий взгляд на старшего инспектора Тавенера.
Он вскочил, потом снова опустился на стул. Никогда еще мне не приходилось видеть человека, до такой степени парализованного страхом.
— Э-э-э… доброе утро, инспектор, — произнес он, и голос его сорвался на какой-то писк.
