Марта оставила кочергу, встала и отошла от камина. Марина испугалась, что она сейчас сядет на диван рядом с Джульетой. И испытала дикое облегчение, когда этого не произошло.
Она поняла, что ревнует. Не так, как раньше. Раньше были легкие уколы, которые скорее бодрили, чем раздражали, рождали веселый азарт, а не злобу. Теперь она чувствовала, что ревнует злобно, жестоко, отчаянно. Так, как никогда раньше. Той дикой животной ревностью, на которую считала себя просто не способной, которой никогда раньше за собой не замечала, никогда не обнаруживала в себе ее признаков. Окажись Марта рядом, она бы, наверное, ударила ее.
Она не понимала причин этой ревности, не обнаруживала поводов. Лишь то, что Марта встала по-тихому и сидит здесь с Джульеттой, пока она там спит, должна спать… Просто почему-то была уверена, что они есть. Достаточно только чуть-чуть потерпеть и просто послушать. И она решила терпеть. Последние два года научили ее стойкости и выдержке. И она решила быть стойкой, и дотерпеть до конца.
Марта села в кресло, в котором накануне сидела Алена. Вытянула стройные ноги, потянулась с мучительным наслаждением, спросила как-то уж слишком равнодушно:
-- С этим ничего нельзя сделать?
Марина со все усиливавшейся злостью отметила, что Марта не поправила задравшуюся рубашку. «Вот дрянь…» -- беззвучно прошипела она.
А Марта тем временем и вовсе положила ноги на журнальный столик. Рука, в которой была сигарета, свешивалась с подлокотника кресла, второй она подперла голову.
-- Пока не знаю. Лучше уточнить. Но что-то мне подсказывает, что нет. Я думала, прикидывала… Пока ничего не вырисовывается.
Марина не видела лица Джульетты, потому что та сидела к ней спиной. Слышала лишь голос, совсем незнакомый, совсем чужой. Если бы она сразу не увидела ее, если бы сразу не узнала, то подумала бы, что это какой-то совсем другой человек.
Джулия говорила тихо, ровно, спокойно. Без обычных шуток-прибауток, без резкостей, без грубостей, без единого матерного слова. Даже тембр голоса был какой-то совсем иной и, что удивительно, необыкновенно приятен. Она говорила с Мартой, словно успокаивала, словно уговаривала, словно утешала. И Марина, даже еще толком не сообразив, о чем именно они говорят, что именно обсуждают, ощутила вдруг жгучий яростный гнев. Новая Джульетта раздражала еще больше, потому что теперь стало совершенно очевидно: все, что было раньше, было притворством.
-- Джули, у тебя сомнения какие-то есть? Ты чего-то опасаешься?
