Теперь родной край потерян для него навсегда. Он не сумасшедший, чтобы вернуться в страну, которая потребовала его выдачи (об этом ему сообщили в конторе, полагая, что этим подогреют его ненависть к родине).
Из проклятой Валки он тоже никуда не может двинуться! А здесь он не чувствует себя в безопасности. Кто знает, вдруг изменится эта дьявольская политика, а требование о его выдаче лежит у здешних властей. Только когда он очутится там, за океаном, он сможет вздохнуть свободно и поставить крест на глупой истории того проклятого вечера.
Ярда сидит у приемника и ловит то одну, то другую волну. Из репродуктора несутся разные голоса, звуки, тоны, хрипы всей Европы.
— Выключи радио, я хочу спать! — рявкнул Пепек и так перевернулся на бок, что нары застонали под ним.
Ярда без возражений выключил приемник и вышел вон.
В самописке Вацлава кончились чернила на середине фразы. Он разочарованно осмотрел ручку — пуста! Вацлав вспомнил круглую бутылочку на отцовском письменном столе. Из нее за день до побега он набрал чернил. Юноша горько улыбнулся: набирая чернила, он тогда готовился к началу нового этапа жизни. Какое легкомыслие!
Несколько капель чернил, принесенных с родины. Теперь их уже нет. Порвалась еще одна маленькая, на первый взгляд совсем незначительная ниточка, которую уже нельзя скрепить. И так постепенно будут отмирать тоненькие корешки, которыми ты был связан с родной землей.
Вацлав, извиняясь, попросил ручку у профессора. Тот критически приподнял очки на лоб.
— Обращаться за материальной помощью, не пройдя даже проверки, screening’a, это не только идеализм — это просто откровенная дерзость. У вас много лишних денег на марки, молодой человек?
Баронесса грела на плитке, принадлежащей Капитану, щипцы для завивки волос. Золотой павлин глядел вместе с ней через немытое окно в холодные сумерки и не шелохнулся, даже когда хозяйка заговорила.
— Лет пятнадцать назад я была в Лурде. Сотни, тысячи калек; не протиснуться между этими бесчисленными носилками, колясками, костылями. Ужас пробирал от этого зрелища. А в меню ресторана гостиницы — рагу из вальдшнепов под татарским соусом. Как сегодня, вижу гарсона в белом фартуке с зачесом на лоб, виртуозно управлявшегося с подносом! А я не могла есть. На меня ужасно действовали эти фанатичные, пылающие глаза, парализованные, изуродованные тела, это бормотание молитв на всех языках! Вечером горничная в отеле сказала мне: «Бог знает, как там получается, но не проходит недели, чтобы кто-нибудь из калек не отшвырнул костыли и не побежал целовать ризы святой Бернадетты!»
