В тот миг, стоя у захватанного барьера, Гонзик почувствовал в себе непреодолимую силу, огромную решимость. Завлекательная, «а-ля Голливуд» полинезийка была самым живым воплощением того, что называлось Западом. Гонзику даже стало жаль расплывшуюся пани Ирму, которая, находясь здесь среди всех этих красот, вероятно, никогда не выберется далее Нюрнберга.
Высунув кончик языка, поминутно заглядывая в анкету Вацлава, Гонзик заполнял бланк с просьбой направить его на работу в Канаду. Его, конечно, влекло в страны Тихого океана, но он не мог записаться в иное место, чем Вацлав. Вацлав — его опора, ангел-хранитель. К тому же в конце концов это все равно. Все красоты мира так или иначе находятся за морем, а Европу он уже узнал в регенсбургской тюрьме, в Мюнхене и по пути в Нюрнберг. Ничем в общем она не отличалась от его родины; от Европы он ничего не ждет. Вот если он выберется за океан, тогда можно будет путешествовать по Юкону, Колорадо или Амазонке Но пока нужно держаться за Вацлава.
В комнате было натоплено до нестерпимой жары. Гонзик прикидывал, как бы прихватить полюбившуюся открытку с полинезийкой, но взмокший от жары Вацлав настаивал на немедленном уходе.
— Я и мой муж, мы оба будем стараться сделать для вас все, как для своих родных детей. Много чешских патриотов за океаном вспоминают нас добрым словом. Я была бы очень рада, если бы и вы в скором времени оказались среди них. Но когда это случится? Только не в нашей власти определить этот срок. Те, которые были согласны на любые условия, обычно слишком долго не ждали. А обстоятельства и условия заранее предвидеть нельзя. Смотря по тому, в чьи руки в консульстве попадет ваше дело. Мы работаем с людьми, и сами мы — люди. Тут уж ничего не поделаешь, — пани Ирма без видимой причины рассмеялась. — Теперь пройдите рядом, в Fürsorge[53] — сказала Ирма. — Медвидек изготовит вам фотокарточки, утром вы принесете их сюда.
Вошел почтальон и почтительно снял с головы синюю фуражку.
— Заказное письмо для папаши Кодла. В канцелярии я его не нашел.
— Муж в Мюнхене, в командировке. Дайте письмо, я сама распишусь.
Изумленный Вацлав выпустил ручку двери, а у Ярды поднялись кверху брови.
— Так прощайте, молодые люди, и запомните, что в пани Ирме вы можете видеть маму, хотя по возрасту она для такой роли еще молода, — жеманно заворковала пани Ирма и дружески протянула через барьер руку Вацлаву. Ладонь Ярды она продержала в своей руке на секунду дольше. — Жаль, что мой именно сегодня в отъезде. — Пани Ирма пристально и обещающе посмотрела на Ярду и целомудренно опустила глаза.
